Пролог. Те самые.

Семья Патриции была из тех семей, фамилию которых в определенных кругах обычно произносят с приставкой «те самые». Те самые Форды, те самые Гамильтоны, те самые Эндекотты… Круги, в которых некая фамилия приобрела известность, могут быть самой разной величины, от известности среди бродяг и побирушек какого-нибудь захолустного городишки, которым «те самые» Мунхаузы никогда не отказывали в мелкой монетке и куске хлеба, до известности в масштабах всей страны и даже за ее пределами.

Семья Патриции дрейфовала где-то ближе к середине списка, начав с известности в пределах города и приближаясь к известности в пределах штата. В начале XX века фамилия одинокого богача-мецената Дитриха Смита, удочерившего годовалую девчушку неизвестного роду-племени, прогремела на всю страну. Правда, репортерам вскоре наскучила эта тема, и «тот самый Смит» снова стал для большинства просто Смитом, так же как и его приемная дочь из «той самой девочки с «Титаника»» стала просто Софией Смит, веселой и довольно красивой девчушкой, трепетно любимой своим престарелым отцом.

Как звали девочку на самом деле, установить не удалось, поскольку на шлюпке малышка оказалась не с матерью – по словам спасшей ее женщины, ребенка бросил в шлюпку какой-то мужчина с нижней палубы, пока шлюпку спускали на воду. Добрая женщина, к сожалению, не вынесла такого путешествия и слегла, едва оказавшись на берегу, а через два дня и вовсе скончалась, оставив годовалую кроху один на один с целым миром. Инициалы «СС», вышитые на одежде, были единственной связью с ее прошлым, но, как известно, погибших в этом рейсе оказалось куда больше, чем выживших, так что через несколько лет эта история окончательно утратила остроту и превратилась в семейную байку, подаваемую гостям перед десертом.

Маленькая София стала тем лучом света, благодаря которому Дитрих Смит благополучно пережил времена великой депрессии, не только не потеряв, но даже и увеличив свой капитал. Девчушка выросла в настоящую красавицу, почти на пять лет закрепив за своей семьей титул «те самые Смиты, у которых дочка – самая завидная невеста в городе». С таким тщательным подходом к выбору жениха не было ничего удивительного в том, что молодой человек, которому София в конце концов ответила согласием, оказался ей прекрасным мужем, хорошим отцом ее детям и достойным продолжателем дела ее приемного отца.

После войны к их новой фамилии – Пирсон – вновь прилепилась приставка «те самые». Правда, теперь она была окрашена совсем не в радужные тона, ибо София с мужем теперь были «те самые Пирсоны, у которых все три сына на войне погибли».

Эмма Пирсон, старшая дочь, была последней отрадой родителей. Девочка росла умной – и потрясающе некрасивой. Софии оставалось только сокрушенно качать головой, гадая, от кого из неизвестных ей предков дочери достались такие неудачные гены, да вспоминая своих сыновей, которые, как на грех, были писаными красавцами. Неизвестно, как сложилась бы ее судьба, если бы девушку не угнетало сравнение с матерью и братьями, но факт остается фактом: Эмма Пирсон выскочила замуж в шестнадцать лет, за первого, кто подвернулся под руку. Через год она уже родила, а через три – со скандалом развелась. Где был ее хваленый ум во время свадьбы – бог знает, но когда муж-игрок начал просаживать семейные денежки со страшной скоростью, ума Эммы хватило, чтобы быстренько просчитать последствия и решить, что развестись все же предпочтительнее, чем через пару-тройку лет оказаться с ребенком на улице.

«Та самая», теперь уже со скандальным душком, вновь намертво приклеилось к фамилии Пирсон, но Эмма внезапно продемонстрировала поразительное хладнокровие. Не обращая внимания на сплетни и слухи, растила дочь и занималась рукоделием. Руки у Эммы оказались поистине золотыми.

Прошло несколько лет – и все чаще «та самая Пирсон» стало звучать в контексте «та самая Пирсон, что шьет лучше парижских кутюрье».

Разумеется, дочку Эмма одевала сама, и потому девочки наряднее Патриции не найти было на сто миль в округе. В меру умненькая и симпатичная девушка, славящаяся своей добротой и отзывчивостью – каждый бездомный несчастный зверь в округе мог твердо рассчитывать на помощь Патриции Пирсон – непременно сделала бы хорошую партию, несмотря на свой маленький рост, что, понятное дело, никогда не рассматривалось как серьезный недостаток для женщины, – если б не одно «но»…

Из своего неудачного замужества Эмма Пирсон, как выяснилось, вынесла весьма своеобразный урок, и потому, едва дочери исполнилось шестнадцать, объявила, что лишает ее наследства. Пока Пат живет с матерью, ни в чем ей отказа не будет, а если кто-то захочет взять ее в жены – пусть берет, но только ее, а не ее деньги. Вот если у нее появится отпрыск мужеского полу – ему-то по достижении английского совершеннолетия при условии благонравного поведения все капиталы и перейдут.

Потенциальные женихи, даже те, кто готов был бы добиваться внимания Патриции, будь она просто бедной, услышав про такие чудачества мамочки, покрутили пальцем у виска – да и решили не связываться. Обеспечить будущей женушке тот уровень жизни, к которому она привыкла, на таких условиях могли очень немногие. Пат плакала и обижалась на мать, но та была непреклонна.

Прошел год, затем другой и третий. Подружки – и бедные, и ленивые, и дурнушки – словно издеваясь над Патрицией, выскакивали замуж одна за другой. Эмма и слышать не хотела о «смягчении приговора», твердя дочери, что делается это ради ее же блага, и все эти ветреные кавалеры охотятся лишь за деньгами.

В ночь на свой двадцатый день рождения Патриция написала матери пространное письмо с подробным объяснением полной невозможности и дальше влачить столь жалкое существование, наглоталась таблеток, улеглась в ванную и для верности вскрыла себе вены. Единственное, о чем она не подумала – это о своих домашних питомцах, коих к тому времени развелось немало. Слаженный скорбный вой пятерых собак не мог не привлечь внимания, девушку нашли вовремя, отвезли в больницу и с некоторым трудом вернули к жизни.

Вечером того же дня в палату к уже вполне пришедшей в себя, но пребывающей в прострации имениннице вошла скромная праздничная процессия из врача и двух медсестер. Однако воображение Патриции больше всего поразили не воздушные шарики и не торт с зажженными свечками, а ярко-рыжая борода доктора О'Нила. Высоченный, рыжеволосый, с громким голосом… Пат не могла ни закрыть рот, ни отвести взгляд от его хищного профиля. Привязав шарики к спинке кровати именинницы, медсестры удалились, а Генри – остался, ловко разрезал праздничный торт и начал потчевать пациентку.

– Зачем все это? – не понимая, куда деваться от смущения, пробормотала Патриция, принимая блюдечко с внушительным куском торта и стараясь не ронять крошек на чистые простыни.

– Я не могу позволить вам уйти из жизни. Во всяком случае, голодной, – подмигнул Генри.

– Лучше умереть голодной, чем купаться в золоте и одной, – Пат повозила ложечкой по блюдцу и осторожно взглянула на Генри – вдруг он тоже сейчас повертит пальцем у виска и уйдет.

Доктор пальцем у виска не вертел и уходить явно не собирался. Смотрел внимательно и очень тепло, и Патриция, запинаясь, всхлипывая, рассказала все, о чем думала перед тем, как принять это отчаянное решение, каждую секунду опасаясь, что мягкая улыбка на лице Генри превратится в насмешливую ухмылку. Но этого так и не произошло.

Доктор О'Нил выслушал, помолчал, а потом как-то так очень просто предложил:

– Так выходите за меня, Пат.

– А я сейчас возьму, и соглашусь, – не поверив ушам, пригрозила Патриция.

– Значит, вы позволите мне себя поцеловать, – улыбнулся О'Нил.

– Ты… – поправила Пат, приняв происходящее. – Ты позволишь. И… Не нужно больше спрашивать разрешения, Генри…

В доме матери Пат больше не появлялась.

А через месяц «та самая Патриция Пирсон, которую чокнутая мамаша наследства лишила» исчезла. Патриция О'Нил жила в скромной съемной квартире со своим мужем, через полгода окончила курсы медсестер, а через полтора – родила девочку.

Про семью Кристины О'Нил никто не говорил «те самые». Хотя, может быть, стоило. Но тогда пришлось бы говорить «те самые О'Нилы, которые так счастливы, хоть и непонятно с чего», а этого люди говорить почему-то очень не любят.

Часть первая. Дорогу осилит идущий.

Глава 1.

Получилось так, что письмо от матери и сообщение от мужа Пат получила в один и тот же вечер.

Видя, что за три года молодые не попросили у нее ни цента, живут хоть и скромно, но и отнюдь не бедствуют, Эмма немного смягчилась, и ей захотелось познакомиться с зятем и внучкой. Тем более, хоть первой и родилась девочка, дальше мог родиться наследник, которому можно было бы доверить семейный бизнес, к этому времени и вовсе пошедший в гору.

Патриция задумалась. Мать была осторожна в выражениях и ничего не обещала, но Пат надеялась, что любопытные карие глаза внучки сделают то, чего не удалось сделать еще никому – пробьют броню, которой окружила свое сердце Эмма Пирсон. Патриция ничего не хотела для себя, но на оплату хорошей школы или колледжа для дочери согласилась бы с удовольствием.

Вот только Генри в тот вечер вернулся домой непривычно хмурый.

– Вестминстер объявил о прямом правлении в Ольстере, – сказал он, как будто это что-то объясняло. – Пат… – О'Нил замялся, нахмурился, подергал себя за бороду. – Я еду на родину.

Патриция закусила губу, вцепившись в подоконник. «Я»?..

– Ты со мной? – неуверенно спросил муж после долгой паузы.

– Генри О'Нил! – звенящим голосом отчеканила Патриция, дрожа от негодования. – Я просто поверить не могу, что ты в этом сомневался!

Когда Генри сумел захлопнуть рот и пройти вслед за женой в комнату, оказалось, что чемоданы уже наполовину собраны и, вероятно, были бы собраны полностью, если бы не Кристина, у которой оказалось свое представление о том, как следует складывать игрушки, чтобы им было удобно в дороге.

Письма от Эммы Пирсон Генри так и не увидел.

Северная Ирландия встретила их так сурово, что О'Нил запоздало усомнился, подходящее ли это место для семейного человека. Сотни раненых, беспорядки, взрывы…

Патриция О'Нил, девочка из богатой семьи, вела себя так, будто здесь была ее родина, а не его. Ухаживала за больными, ассистировала мужу.

Проведя несколько десятков операций за день, к вечеру Генри начинал хрипеть, и тогда-то рядом вставала Патриция. Нужный инструмент сам собой оказывался в руке, стоило лишь протянуть ее, но у Генри не было сил сказать жене, как он ее любит и как ею гордится.

Любопытные карие глаза их трехлетней дочери наблюдали из какого-нибудь укромного уголка – оставлять ее где-то одну они не решались, пришлось смириться с тем, что ребенок растет среди стонов и крови.

Время шло, Кристина все чаще стала обращать внимание на раненых, и теперь уже отец наблюдал за ней украдкой. А потом садился и беседовал:

– Детка, а почему ты решила, что дядя хочет пить? – спрашивал О'Нил.

– Он делал вот так, – и девочка изображала глотательное движение или шлепала губами.

– Но я не видел, чтобы он так делал, – осторожно возражал отец.

– Ты был занят, – объясняла Кристина. – А я смотрела.

– У ребенка потрясающая сензитивность, – шепотом говорил Генри жене, ложась в постель. Патриция не понимала, и он со смехом пояснял: – С такой практикой года через два у меня будет самый лучший в мире диагностический аппарат.

– Наша дочь – не аппарат, – хмурилась Патриция.

– Она будет великим врачом, – убежденно говорил Генри. – Самым лучшим в мире.

– Если захочет! – упрямилась Патриция.

– Конечно, если захочет, – покладисто соглашался Генри.

У него не было сомнений в том, какую профессию выберет их дочь. А Патриция все вспоминала то письмо, полученное от матери в день их отъезда, и не могла отделаться от мысли, что, может быть, она сама лишила дочь выбора. Что Кристина видит в своей жизни? Войну, госпиталь, кровь, смерть. А как же жизнь? Вместо танцев – перевязки, вместо свиданий – изучение анатомии на трупах в морге…

– Не грусти, – вдруг обнимала ее дочь, стоило Пат углубиться в подобные мысли, и Генри хитро подмигивал – «сен-зи-тив-ность».

К четырнадцати годам Кристина окончила школу, хотя занятия посещала урывками, и уже вовсю помогала матери. О диагностических способностях девочки знал весь госпиталь: еще с тех пор, как ей было пять лет, сестры тайком наблюдали, что Кристина делает со своей куклой и на какого пациента при этом смотрит. С двенадцати отец потихоньку начал посвящать ее в тайны хирургии.

Патриция же почему-то чувствовала себя виноватой перед дочерью. Генри – отец, нет ничего плохого в том, что он учит дочь профессии, но она-то мать, и должна научить самому главному – любви. А Кристину, такое впечатление, противоположный пол и вовсе не интересует. Конечно, и на нее пока не заглядываются: маленькая, худенькая, с вечно растрепанными косичками – в четырнадцать лет она выглядит максимум на десять, но ведь это не вечно…

Если бы Пат умела предвидеть будущее, она бы попыталась как-то научить дочь тому, что считала самым главным в жизни. Но она не умела. Беспорядки стихали, жизнь налаживалась, и Патриции казалось, что у них впереди еще много времени.

Как там говорится в сказках… Они жили долго и счастливо, и умерли в один день. Это считается хорошим концом. Патриция и Генри О'Нил прожили счастливо почти восемнадцать лет и умерли в один день. Шестнадцатилетней Кристине О'Нил ни сказкой, ни хорошим концом это не показалось.

Хоть ее и называли за глаза провидицей и сплетничали о якобы экстрасенсорном даре, ничего особенного Кристина в тот день не чувствовала. Да и никакого дара она за собой никогда не признавала. Просто другие люди, с ее точки зрения, были слишком суетливы и не умели смотреть внимательно. А если не торопясь понаблюдать и подумать – многое станет ясным. Конечно, во время операции думать бывает некогда, но для этого нужно просто тренироваться, чтобы уже знать, что делать в том или ином случае – и делать не раздумывая. Некоторые считали, что она противоречит сама себе, но Кристина никакого противоречия тут не видела.

Молодому хирургу Питеру Маршаллу она сначала просто не поверила.

– Глупая шутка, – осуждающе сказала Кристина, когда Питер сообщил ей о взрыве и о том, что ее родители были в той машине.

Кристина покачала головой и отвернулась, продолжая обход. Питер потащил ее вниз, в комнату отдыха персонала, включил телевизор…

Реакции не было. Девочка просто стояла, глядя в экран и закусив губу. Даже не плакала.

– Теперь веришь? – решил уточнить Питер.

– Как же… – прошептала Кристина. В ее глазах все же заблестели слезы. – Как же я теперь буду жить? Что мне делать?

Она обращалась в пространство, в никуда, будто пыталась поговорить со своими ушедшими родителями.

– Ну, ты сядь для начала, – Питер обнял девчонку и только теперь почувствовал, как ее колотит. – На, воды выпей… Вот.

Кристина сделала несколько глотков, потом закрыла лицо руками и просто свернулась в комок прямо на продавленном диване без спинки, на который ее усадил Питер. Он на автомате погладил девочку по голове, мимоходом отметив, какие у нее приятные мягкие волосы… Кажется, она плакала. Питер не был уверен – звуков почти не было, а вздрагивающие плечи – может, просто нервный озноб. Девчонку было жаль – пока ее отец был здесь главным, у нее была работа. Питер знал, что О'Нил просто выжидал время, чтобы Кристине исполнилось хотя бы семнадцать – для поступления в институт. Не хотел, чтобы дочь выделялась слишком сильно. Но ни один другой начальник не оставит на работе шестнадцатилетнюю девчонку без образования. Если только полы мыть да судна выносить. А ведь Питер видел, как она ассистировала отцу. О'Нил не преувеличивал, как ни странно. У его дочери определенно был талант.

Питер снова окинул взглядом съежившуюся фигурку. А что, почему бы и нет? Если немного помочь девчонке да привязать ее к себе… Ну, да, формами она не блещет, ну так и опыта житейского у нее нет, если все обставить по-умному, то малышка даже ничего и не заподозрит. А он с таким ассистентом сможет покорить самые высокие вершины! Питер аж зажмурился от представившихся ему перспектив.

Здесь, в Ирландии, ловить было нечего. Если О'Нил был здесь с самого начала беспорядков и успел сделать карьеру и имя, то Питер явился к шапочному разбору. Значит, нужно ехать туда, где еще горячо. Для малышки, правда, придется придумать легенду, да покрасивее. А еще – девчонку срочно нужно отвести в мэрию. Не дай бог еще кто-нибудь сообразит прибрать ее к рукам.

Кристина О'Нил тихо плакала, не подозревая о грандиозных планах сидящего рядом молодого человека. Для нее сейчас очевидным было только одно: прежняя жизнь кончилась. Как жить дальше – Кристина не просто не представляла, но и вообще пока боялась об этом думать. Тоска скручивала сердце, сжимала горло, не позволяя даже дышать нормально, не то что поплакать.

– Все будет хорошо, детка, – ласково сказал Питер, и только тогда Кристина осознала, что он не просто сидел рядом, но и гладил по голове.

Она осторожно подняла взгляд. Питер был невысок, но все равно выше нее. Впрочем, все были выше, к этому она привыкла. Почему-то от его взгляда, от его фигуры, как ей показалось, веяло надежностью. Кристина тогда так и не поняла, что ее бессознательное отреагировало на обращение «детка» – так обычно называл ее отец. Если бы она могла тогда сосредоточиться, то обязательно отметила бы совсем иную интонацию, придающую привычному обращению легкий оттенок пошлости, обязательно поняла бы, что это не надежность, а собственничество сквозит в его взгляде. Но Кристине было всего шестнадцать, и ее мир только что рухнул. Она ничего не заметила.

– Ты же сильная девочка, я знаю, – продолжал Питер, – ты справишься…

Новое случайное попадание оказалось последним толчком для замершей на краю пропасти Кристины. «Ты же справишься?» – обязательно спрашивал отец, закончив объяснять ей какое-то новое задание.

Кристина кивнула, приподнялась и осторожно прижалась к широкой груди Питера, который с удовольствием – не физическим, от ощущения власти над ее телом, а моральным, от ощущения власти над ее душой – сомкнул объятия.

«Я справлюсь, пап», – мысленно пообещала Кристина, даже не представляя себе весь масштаб предстоящей задачи. Для нее пока весь мир представлялся сложным, но вполне логичным объектом, а знание «иногда люди лгут» было слишком теоретическим. Да, иногда люди лгут. Но зачем кому-то лгать именно ей, Кристине О'Нил, она пока не представляла.

Глава 2.

Первое время Питеру то и дело казалось, что его планы полетят в тартарары.

Тихая, потерянная девочка, рядом с которой он стоял во время похорон, всем своим видом демонстрируя заботу и покровительство, внезапно оказалась неописуемо упрямой. Нет, Кристина О'Нил не спорила, не кричала – она просто делала по-своему.

Предложение руки и сердца от Питера Маршалла она не приняла.

– Я очень благодарна тебе за помощь, – сказала Кристина. – Но зачем тебе глупая, необразованная жена?

Питер не нашелся, что сказать, хотя как раз давать ей образование в его планы не входило. Кристина знала вполне достаточно, чтобы быть ассистентом, а документальное подтверждение ее знаний дало бы ей слишком много самостоятельности, так как позволило бы начать свою карьеру. Питера это никак не устраивало, ее таланты он собирался использовать исключительно для себя. Но не признаваться же в этом ей в глаза?

Вместо Шотландии, где можно было быстро зарегистрировать брак без согласия родителей, Питеру пришлось отправиться вслед за Кристиной в Лондон. Оксфорд стоял первым пунктом в рейтинге учебных заведений Англии, и вот туда-то и направлялась девочка, выполняя волю покойного отца. Надежды на то, что ей не хватит баллов для поступления, провалились. Поколебавшись немного, Питер решил, что овчинка стоит выделки, и приготовился ждать долгих четыре года. Однако где-то через месяц случился сюрприз: крайне растерянная Кристина сообщила, что дотошный старичок-профессор, понаблюдав за ней на семинаре, обратил внимание на то, как уверенно держит скальпель маленькая первокурсница. «А что ты еще умеешь?» – поинтересовался он, и Кристина честно ответила. Профессор похмыкал, задал еще несколько вопросов, да и отвел ее к декану, где у нее подробно выспросили всю биографию, на следующий день проэкзаменовали – и теперь она студентка выпускного курса.

Питер посмеивался над ее удивлением, заодно представив озадаченные физиономии профессуры, когда семнадцатилетняя пигалица у всех на глазах шутя выполняла самые мудреные швы и узлы и без запинки рассказывала ход сложнейших операций – а она это могла. Кристина и сама улыбалась, вспоминая, как тот, обративший на нее внимание профессор, решив, видимо, что студентка просто вызубрила учебник, подсунул ей в анатомичке «неправильное» тело – с зеркальным расположением органов. Питер смеялся в голос над бесплодными уловками старикашки – вся анатомия человеческого тела была изучена Кристиной не по книжкам, а вот этими самыми тоненькими пальчиками.

Помня о своей цели, Питер пальчики выпустил не сразу, задержал в своей руке, поглаживая, и с удовольствием увидел мягкий блеск глаз девушки, даже не подумавшей отобрать руку. Вместе с поцелуем он в тот же вечер получил обещание Кристины выйти за него замуж через год, сразу после получения диплома.

Бурная жизнь кампуса прошла стороной, не затронув Кристину, чему немало поспособствовала проявленная ею нерешительность. По результатам проведенной экзаменовки ей предложили специализироваться либо на хирурга, либо на врача скорой помощи, а она не смогла сделать выбор. Откладывала окончательное решение месяц за месяцем, а пока сбивалась с ног, чтобы успеть на занятия по двум специальностям сразу. Свидания с «женихом» были редкими и непродолжительными, что вполне устраивало Питера, так как позволяло ему вести бурную холостяцкую жизнь – в больнице, куда он устроился на время учебы Кристины, было более чем достаточно полненьких медсестер, гораздо лучше отвечающих его вкусам, нежели худышка-«невеста».

Перед выпускными экзаменами Кристина впала в панику – ей нравились обе специальности, она хорошо успевала по обеим, и выбрать, по которой из них сдавать экзамены и получать диплом, она просто не могла.

Все тот же профессор, заметив странную рассеянность своей лучшей студентки, одним махом решил проблему, предложив Кристине попробовать сдать экзамены по обеим специальностям.

– А можно? – с обожанием взглянув на старичка, спросила Кристина.

– А почему нет? – рассмеялся он. – Просто никогда в этом надобности не было, но, раз уж ты ухитрилась выучиться и там, и там, почему бы не сделать и этот последний шаг?

Кристине оставалось только пожать плечами. Действительно, почему бы и нет?

Стоило ли говорить, что экзамены по обеим специальностям она сдала с блеском? Среди выпускников семнадцатилетняя девчонка смотрелась школьницей, но ее это не волновало – она всего лишь выполняла данное отцу обещание.

Во время вручения дипломов Кристине показалось, что она слышит голос отца. Она осторожно скосила глаза – и вздрогнула, заметив в толпе рыжую шевелюру. Такой же хищный профиль и даже борода… Сердце забилось часто-часто в наивном, детском ожидании чуда, но это оказался родственник кого-то из выпускников.

Кристина О'Нил опустила глаза, прижимая к груди диплом. «Я справилась, пап!» – мысленно похвалилась она.

Она была счастлива. Выпускница Оксфорда с двумя специальностями могла достойно продолжить дело своего отца. Оставалось порадовать мать – выйти замуж, стать хорошей женой и родить ребенка. Или двух.

В выборе супруга Кристина была уверена – ну кто еще, кроме Питера, готов был ждать ее несколько лет? Кто еще так смотрел на нее? Кто еще так умел целоваться? Раз они с Питером так любят друг друга – разумеется, они должны пожениться!

Ехать в Шотландию теперь уже было бессмысленно – через два месяца Кристине исполнялось восемнадцать лет, согласие родителей больше не требовалось, можно было пожениться и в Англии.

Дремлющие гены Эммы Пирсон проснулись – и все оборачивались, любуясь на белое платье, сшитое Кристиной к собственной свадьбе.

Кристина сияла, Питер тоже был доволен – его планы наконец-то начали реализовываться. За эти два месяца он успел внушить невесте твердое убеждение, что настоящий врач сможет реализовать свое призвание исключительно в трудных условиях. Стерильные операционные и обставленные кабинеты – это для лентяев и бездарей, которым требуется антураж для создания имиджа врача, а потому Камбоджа с ее нескончаемыми конфликтами между враждующими группировками – самое подходящее место для четы молодых честолюбивых врачей. Слова эти упали на нужную почву, что-то всколыхнув в душе дочери Генри О'Нила, сорвавшегося в революционную Ирландию вместе с женой и маленьким ребенком в самый разгар беспорядков.

Кристине, правда, было страшновато, но… Лишиться жениха, последнего осколка прежней жизни, и остаться одной в Англии, с перспективой как-то строить свою жизнь абсолютно самостоятельно – это было гораздо страшней.

В ночь перед свадьбой Питера Маршалла «утешал» чуть ли не весь младший медицинский персонал госпиталя в полном составе. Излишняя приземистость и некоторая простоватость с лихвой компенсировалась нарочитой властностью в постели, порой граничащей с откровенной грубостью, и тем не менее каждая вторая из его любовниц охотно согласилась бы выйти за него, только бы позвал. Но Питеру нужна была Кристина, точнее, ее талант и чутье, которые должны были сделать ему имя в далекой Камбодже и принести капиталы по возвращении в цивилизацию, а для этого нужно было жениться на этих талантах, чтобы не упустить их из рук.

В ночь после свадьбы, которой Кристина ждала с вполне понятным трепетом, ее новоиспеченный муж, пресыщенный излишествами предыдущей ночи, был откровенно недееспособен. Стройная миниатюрная фигурка жены с тонкой талией и узкими бедрами, с небольшой, но вполне соответствующей пропорциям тела грудью, казалась любителю пышных форм плоской как доска, и приблизительно так же возбуждающей.

О физиологии процесса, о дефлорации и всем прочем Кристина знала достаточно, но совладать с волнением было не так-то просто. Знания – знаниями, а опыта у нее не было никакого, да и в собственной привлекательности она не слишком-то была уверена… А увидев бессильно висящий член молодого мужа, девушка и вовсе смутилась и сжалась в комок, пытаясь прикрыться одеялом.

– Ты устал, – пытаясь взять себя в руки, проговорила она. – Ничего страшного, завтра у нас все получится…

Утешений от жены в таком вопросе Питер вынести не мог. Представив себе самую заводную из своих любовниц в самой пикантной позе, которую только мог вообразить, Питер все же добился от своего тела послушания. Не медля ни секунды, он взгромоздился на жену, в два толчка преодолел оказавшуюся не особенно крепкой преграду, сделал еще пару движений «для закрепления успеха», после чего остановился, чмокнул Кристину в щеку и с чувством выполненного долга проследовал в ванную.

Когда Кристина сама вышла из ванной, украдкой поплакав и успокоившись мыслью, что самое главное все же случилось – она теперь принадлежит мужу, Питер уже крепко спал, отвернувшись и слегка похрапывая. Она легла рядом и уставилась в потолок. Кажется, быть хорошей женой – это не так просто, как ей представлялось. Хотя… Питер вроде бы был доволен. А довольна ли она… Насколько она могла судить, все прошло нормально. Конечно, это было очень больно, но ведь это так и должно быть в первый раз. Какое-то смутное чувство досады… Может, она просто зря представляла себе массу приятных ощущений, которые должна испытывать в постели с мужем? Или в первый раз их никто не испытывает? Или вообще нужно меньше читать любовных романов? Ведь в учебниках ни о чем таком и не говорилось…

В Камбоджу Кристина и Питер Маршаллы приехали в период относительного затишья. Вооруженные банды еще шатались по стране, но в целом обстановка была спокойной. Тем не менее, врачей катастрофически не хватало, любые квалифицированные руки были на вес золота, так что Питер какое-то время даже опасался, как бы Кристина не ускользнула от него в последний момент, начав собственную практику. Но она совершенно спокойно, казалось, даже с радостью, согласилась на роль помощницы-ассистентки, несмотря на связанные с этим нагрузки вроде тяжелых ночных дежурств и других малоприятных обязанностей. Питер недоумевал, даже заподозрил какие-то далеко идущие планы, а самое простое объяснение было, как ни странно, самым верным. Всю свою жизнь Кристина видела, как мать ассистирует отцу, сама она тоже всегда была лишь ассистенткой – и ей и в голову не пришло, что ее мать была обычной санитаркой, а отец не мог позволить оперировать несовершеннолетней дочери, как бы он ни был уверен в ее талантах. Выпускница Оксфорда и не помышляла о самостоятельных операциях, ее представление о себе, как о «втором номере», было настолько прочным, что она даже и не заикнулась о своем высшем образовании. А всех окружающих вводил в заблуждение ее возраст. Миниатюрная девушка с наивными карими глазами и двумя косичками никак не выглядела блестящим специалистом, коим на самом деле являлась.

Впрочем, сама Кристина была вполне довольна своей работой. Она делала то, что умела делать, то, к чему ее с малолетства готовил отец, и делала это хорошо. Если что-то и внушало ей некоторое беспокойство – так это их с мужем семейная жизнь. Питер уставал – это она понимала, и спокойно восприняла тот факт, что их сексуальная жизнь ограничивается двумя-тремя скоротечными актами в месяц. В конце концов, в учебниках неоднократно упоминалось, что понятие нормы в данном случае фактически неприменимо. Вот только она по-прежнему ничего не чувствовала. Кристина быстро научилась минимизировать болевые ощущения при помощи масла, после нескольких недовольных замечаний Питера усвоила, что мужу нравится, когда она громко дышит и ахает, но получать удовольствие от навалившегося на нее потного тела, его суетливых движений и громкого пыхтения так и не могла. Все, что ей оставалось – это довольство на лице мужа, а то, что оно может быть вызвано всего лишь осознанием «выполненного супружеского долга», ей как-то и в голову не приходило. О регулярных изменах мужа Кристина тем более не догадывалась. И не хотела догадываться, интуитивно ограждая сознание от тех вещей, которые могли поколебать уверенность в том, что ее жизнь просто замечательна.

Беременность почему-то стала неожиданностью для них обоих. Но для Кристины это все же была неожиданность радостная, а вот Питеру пришлось приложить массу усилий, чтобы не ударить жену, но своего недовольства он все-таки скрыть не смог. Кристина же искренне недоумевала, чем оно вызвано.

– Ты меня не любишь? – расстроенно спрашивала она мужа. – Ты не хочешь, чтобы у нас были дети?

«Конечно, не хочу!» – мысленно соглашался Питер.

– Дура! – орал он вместо этого вслух. – Теперь мне два-три года придется обходиться без твоей помощи! Так ты меня любишь?!

– Не говори глупостей, – стараясь не показывать обиды, дрожащим голоском отвечала Кристина. – Почему это я не смогу ассистировать?

– Во время беременности ты можешь забыть элементарные правила, – бушевал Питер. – Станешь неуклюжей. Да на тебя даже смотреть будет противно!

Кристина долго плакала, когда муж ушел на смену. Потом подошла к зеркалу и стала рассматривать свой совсем еще плоский живот. Попыталась его выпятить.

– Я стану толстой, – сказала она своему отражению. Погладила живот. – Но мы потерпим, правда? Когда наш папа увидит, какой ты красивый, он будет счастлив. Ведь он нас любит.

Толстой она была только в своем собственном воображении, подстегнутом злыми словами мужа, но даже в откровенно вожделеющих взглядах некоторых мужчин, провожавших ее по-прежнему тонкую фигурку с округлившимся животом, Кристина видела отвращение. В глазах Питера она по счастью отвращения не замечала – ведь они теперь виделись только на операциях, а в это время Кристина находилась за спиной мужа. Ночевать домой он не приходил, говорил, что живет в больнице, а на самом деле жил у любовницы. Кристина все это терпела, упрямо повторяя про себя, что мучается ради ребенка и, когда он родится, все образуется.

Последние два месяца перед родами мужа она не видела совсем, поскольку тот взял себе другую ассистентку, несмотря на все возражения Кристины. Молодая здоровая женщина беременность переносила удивительно легко, практически без токсикоза, никаких предсказанных мужем проблем с памятью или движениями у нее не было. Сидеть без дела Кристина не могла и быстро нашла себе работу – в отделении реанимации, где лежало и несколько коматозников. Заведующий отделением нарадоваться не мог на новенькую помощницу, будто нюхом чуявшую состояние больных. На протяжении двух месяцев до родов и еще полгода после он пытался уговорить Кристину остаться в этом отделении насовсем, но не преуспел. Кристина верила, что нужна мужу, и только и мечтала о том, чтобы все было как раньше – он вернулся бы домой, а она могла бы работать вместе с ним.

Роды были долгими и очень тяжелыми. Неполноценность половой жизни сказалась на состоянии будущей мамы не лучшим образом, и даже молодость не стала спасением. Кристина охрипла от крика, акушерка судорожно искала медикаментозный компромисс, который смог бы уменьшить боль и позволить роженице не потерять сознание, и в то же время не тормозил бы родовую деятельность.

Мальчик родился ранним утром, здоровый, крепкий, тут же огласивший палату басовитым ревом. Кристина улыбалась и плакала одновременно. Ребенок, сын, мгновенно стал средоточием ее мира.

Питер зашел лишь через несколько дней.

– Работы много, – пояснил он, бросив равнодушный взгляд на сына. – Когда ты уже наконец вернешься…

– А как же Дамир? – растерялась Кристина.

– Ты его уже и назвала? Без меня?! – неожиданно вызверился Питер.

От его крика ребенок проснулся и заплакал. Кристина поднялась с кровати, взяла сына и отошла к окну, укачивая его.

– Знаешь, – негромко, подчеркнуто спокойным тоном сказала она. – Тебя почему-то не смогли найти в больнице, когда хотели сообщить о том, что у тебя родился сын.

Обернулась и в упор посмотрела на мужа.

– Не твое дело, – буркнул он еле слышно, не выдержав этого взгляда. – Мне пора, у меня операция…

На следующий день Кристина с Дамиром вернулись домой, а вечером пришел Питер, с цветами, и с порога рассыпался в извинениях. Он так пылко заверял жену, что рождение сына оказалось для него шоком, что он просто не был готов к изменению своего статуса – ведь они еще так молоды… Что Дамир – самое чудесное существо, которое он видел в жизни, и произвести его на свет могла только такая красавица, и умница, и вообще во всех отношениях чудесная женщина как Кристина… Что теперь он понял и осознал свои ошибки, просит простить и понять его, что он любит жену и сына больше всего на свете, и, если ему только дадут шанс, он постарается доказать, каким примерным отцом и мужем он может быть…

Поверить хотелось слишком сильно. И Кристина поверила.

Питер вздохнул с облегчением – еще несколько месяцев после родов он мог не прикасаться к жене «на законных основаниях», так что прощения следовало просить именно сейчас, пока не нужно доказывать свою пылкость, как любовника.

Фигура Кристины после родов уже не была фигурой девочки-подростка – слегка раздались бедра, налилась грудь. Но все равно до пышных форм, которые любил потискать ее муж, она слишком сильно не дотягивала.

Впрочем, Питер надеялся, что его вынужденный пост не продлится слишком долго: несколько месяцев на то, чтобы развеять подозрения жены – и можно снова жить припеваючи, тем более теперь, когда в доме маленький ребенок, и предлогов для благовидного отказа в близости станет больше.

Главное было – вернуть себе талантливую ассистентку, на которую, стоило отвернуться, уже положили глаз, видите ли…

Кристина же затолкала все не связавшиеся концы, сомнения, подозрения и смутные ощущения подальше: любимый муж, новорожденный ребенок, любимая работа – план выполнялся, и это было главное.

Она никому не позволит его разрушить, даже себе самой.

Глава 3.

Уезжая в Камбоджу, Питер Маршалл рассчитывал повторить «звездную карьеру» Генри О'Нила. В неспокойные времена ценность хорошего врача порой взлетала до небес, и на этом фоне можно было махом добиться такого продвижения в карьере, которого в мирное время пришлось бы ждать и добиваться не один десяток лет.

Того, что Камбоджа – это не Ирландия, Питер Маршалл как-то не учел. То есть, он, разумеется, понимал, что вокруг будут не высокие и рыжие, а низенькие, смуглые и узкоглазые, но дальше этого отличия его понимание не шло. А отличие было, и очень существенное.

В Северной Ирландии друг другу противостояли правительство и националистическая партия. Правительство было заинтересовано в поддержании порядка и никогда не трогало законопослушных граждан, а уж тем более такие социально значимые институты, как церкви, школы и больницы. Националисты, при всем своем экстремизме, никогда не желали зла собственному народу, а потому те же церкви, школы и больницы были в безопасности как объекты, не имеющие отношения к ненавистному правительству. Конечно, никто не был застрахован от несчастного случая, судьба родителей Кристины была тому подтверждением, и все же в Северной Ирландии было относительно безопасно даже в разгар беспорядков.

В Камбодже все было не так. Режим «красных кхмеров», почти полностью уничтоживших в стране образованных людей, в том числе учителей и врачей, был свергнут еще в 1979 году. Однако полностью искоренить их не удалось, а США даже тайно поддерживали оппозицию новой власти в противовес влиянию Вьетнама в этом регионе. «Красные кхмеры» оказались вытеснены в приграничные с Таиландом районы, где они продолжали попытки навести свои порядки, но большая часть населения вздохнула свободно и с помощью волонтеров стала поднимать страну из разрухи, оставшейся после пятнадцати лет войны и четырех лет режима, названного одним из самых жестоких в истории человечества.

Выжившие возвращались в города, но среди них практически не осталось ни священнослужителей, ни учителей, ни врачей. Все эти специальности ценились на вес золота, но пока их занимали исключительно волонтеры из других стран. На то, чтобы вырастить новое поколение профессионалов в этих сферах из самих камбоджийцев, требовалось время.

В 1989 году, вскоре после приезда четы Маршаллов, вьетнамские войска были выведены с территории Камбоджи. Некоторое время «красные кхмеры» не подавали признаков жизни, а затем поползли слухи о предпринимаемых ими партизанских вылазках в соседние районы. Кампонгчнанг располагался ближе к центру страны, и Питер был уверен, что им в любом случае ничего не грозит. В своей ошибке он убедился на собственной шкуре всего год спустя после рождения Дамира.

В их госпитале умер пожилой фармацевт, через некоторое время медикаменты стали заканчиваться, а поставок что-то все не было. Кому-то нужно было съездить в столицу, Пномпень, что представляло собой изрядную проблему, поскольку каждый мало-мальски смыслящий в фармакологии человек был занят, а не смыслящий не справится, если каких-то лекарств не окажется и придется искать альтернативы. В результате в Пномпень отправилась Кристина, которая пока не приступила к полноценной работе, изредка появляясь в госпитале на несколько часов, а все остальное время посвящая сыну, который был единственным светлым пятном в ее жизни.

Пока Дамир был совсем маленьким, ее отношения с мужем с огромной натяжкой можно было назвать нормальными. Правда, Питера сильно раздражало, что ребенок плачет по ночам, поэтому теперь они спали в разных комнатах. Дамир рос, плакал все меньше, но раздражение Питера лишь росло. Теперь объектом его раздражения стала Кристина. Все, что бы она ни сделала, было не так: ужин был пересоленный, или слишком острый, или слишком скудный, простыни были сырыми, или несвежими, или старыми, сама она выглядела ужасно, а все ее разговоры были невыносимо скучны. Как она ни старалась – повод для недовольства муж находил всегда. Уставшая и постоянно невысыпающаяся, Кристина и правда выглядела не лучшим образом, обещания мужа любить и быть примерным семьянином как-то подзабылись, редкий секс в стандартной «миссионерской» позе вызывал у нее отвращение, скандалы утомляли, постепенно дошло и до того, что Кристина вздыхала с облегчением, когда за мужем закрывалась дверь. Тем не менее, она упорно старалась быть хорошей женой – ведь Питер ради нее отказался от какой-то другой женщины, и теперь Кристина должна доказать, что она достойна его выбора.

При такой жизни было неудивительно, что она охотно согласилась на дальнюю поездку. Машину с водителем ей выделили, собиралась она недолго – только взяла кое-что для Дамира. До столицы было около ста миль, поиск необходимых медикаментов занял почти весь день, но, раздобыв все, что планировала, переночевав в Пномпене и вернувшись на следующий день в Кампонгчнанг, Кристина не узнала города. Дымящиеся развалины вместо половины домов, свалки из трупов – в основном стариков и детей – которые никто даже не подумал убрать. Госпиталь напоминал мертвецкую – больных расстреляли прямо в койках. В живых не осталось никого.

Сопровождавший ее мужчина мелко трясся и шептал молитвы.

– «Красные кхмеры», – бормотал он. – Это они, они…

– Йенг… Но ведь в городе было гораздо больше людей, чем… тут… – Кристина из последних сил старалась сохранить хладнокровие, прижимая к себе ревущего Дамира и прикрывая ребенку глаза рукой. – Где же остальные?

– Говорят, они снова собирают рабочие поселки на западе, – почему-то шепотом и озираясь, ответил Йенг. – Все, как раньше: писать нельзя, читать нельзя, деньги иметь нельзя, даже очки носить нельзя. Ребенка без разрешения коммуны зачать – в расход, по прежним временам тосковать – в расход, банан сорвать – в расход…

– Что же тогда можно? – глухо спросила Кристина.

– Работать, – пожал плечами Йенг. – По восемнадцать, по двадцать часов в день.

– Это бесчеловечно! – Кристина потерянно оглядывалась вокруг, не в силах поверить, что это происходит с ней наяву.

– Сумеете найти ваш дом? – спросил Йенг. – Может, что-то осталось. Я могу подбросить вас обратно в Пномпень.

Дом уцелел, и Кристина смогла собрать кое-какие пожитки. Всю дорогу до столицы она думала, что вот поэтому слухи и оставались только слухами – «красные кхмеры» забирали с собой всех, кто мог работать, а остальных беспощадно истребляли. Но теперь она обратится к правительству, в западные провинции направят войска, освободят всех пленных и, разумеется, Питера. Он здоровый, сильный мужчина, он выдержит.

С этой надеждой Кристина прожила неделю, обивая пороги правительственных кабинетов. Сперва ее и на порог не хотели пускать, потом не хотели слушать, а выслушав наконец, заявили, что никаких доказательств причастности «красных кхмеров» к трагедии нет, и направить войска на запад – значит развязать гражданскую войну.

– Мы воевали пятнадцать лет, милочка, – укоризненно сказали ей, выпроваживая из кабинета.

Вернувшись в крохотную съемную каморку при местной больнице, Кристина свернулась клубочком возле спящего сына. Надежды рухнули. Никто не собирался защищать ее, никто не собирался возвращать ей прежнюю жизнь. Значит, она сама должна ее вернуть. Мысль о том, что она может построить свою жизнь заново, сама, даже не мелькнула. Все разногласия, все недовольство жизнью с Питером были мгновенно забыты. Сейчас было важно лишь одно: она – его жена, она поклялась быть с ним, всегда и везде, пока смерть не разлучит. Так тому и быть.

Этот поселок был третьим в провинции Пайлин. А до этого были десятки других поселков в соседних провинциях. Прошло больше полугода, и все это время Кристину терзала одна и та же мысль: если бы столичные умники сочли возможным высунуть нос из своих кабинетов, то они тут же уткнулись бы этим носом прямо в доказательства деятельности «красных кхмеров». За эти полгода Кристина увидела несколько десятков таких поселков, похожих, как две капли воды. Поселков рабов – иначе не скажешь.

С самого начала она не особенно надеялась на успех – что могла она, городская девочка, одна в джунглях, против вооруженных головорезов? Больше всего Кристина боялась попасться и тем самым сделать Дамира сиротой вместо того чтобы вернуть ему отца. Оставляя сына в приюте, Кристина поклялась себе, что это временно, она найдет Питера и вернется. Они снова будут жить вместе, вместе работать, и все будет прежде.

Труднее всего ей пришлось с первым поселком. Тогда она не знала, как вести себя в джунглях, чего опасаться, где найти воду и как устроиться на ночлег, тогда она еще не могла смотреть на издевательства над пленными и массовые расстрелы провинившихся, а самое главное – никак не могла решиться уйти от поселка, даже когда так и не увидела Питера, пронаблюдав целых две недели.

За этим поселком Кристина наблюдала всего второй день. Но теперь она знала, на что обращать внимание, поэтому, даже по-прежнему не подходя близко из опасения попасться, она уже точно могла сказать, что среди работоспособных Питера нет. Оставалось самое сложное. В каждом поселке была система своеобразных карцеров – узких неглубоких ям, на уровне земли закрытых решетками. Человек там помещался, только согнувшись в три погибели, а тюремщики в качестве дополнительного наказания для провинившегося частенько бросали горящие спички и окурки сквозь прутья решетки, а то и просто незатейливо мочились на заключенного. Определить, не находится ли Питер в одной из этих ям, было сложнее, потому что обитателя ямы могли поменять в любой момент, а возможности наблюдать двадцать четыре часа в сутки у Кристины не было. Так что каждый раз у нее оставались сомнения.

Наблюдая за этим поселком, Кристина вдруг подумала, сколько их может быть всего и что будет, если она так и не увидит Питера. Но эти мысли довольно быстро вытеснились привычным вопросом: что будет, если она его увидит. Возвращаться в столицу и требовать войска? А если Питера за это время убьют? Пытаться освободить его самой? Как?!

Со стороны поселка донеслись крики и выстрелы. Кристина сжала губы и уткнулась лицом в скрещенные руки. В поселке, похоже, было много новеньких, только что захваченных в очередном рейде, и «красные кхмеры» наводили порядок. Пару раз глубоко вдохнув, Кристина заставила себя смотреть – тех, кого не убили на месте, сейчас побросают в ямы, станет ясно, за какими не нужно наблюдать. И тут ее как током прошибло – среди пленных она узнала пожилого, но еще крепкого врача из их госпиталя, того самого заведующего реанимационным отделением, который так уговаривал ее перейти к нему! Кристина даже приподнялась от неожиданности, но тут же снова распласталась по земле. Если Питер еще жив, он может быть здесь!

Едва дождавшись ночи, Кристина решилась на то, чего никогда не делала раньше. Наплевав на сохранность одежды, прижимаясь к земле как можно плотнее и передвигаясь с поистине черепашьей скоростью, она выбралась из укрытия и поползла к поселку, замирая от каждого звука.

К тому времени, когда она добралась до ям, была глухая ночь. Охранники, вдоволь поиздевавшись над пленниками, разбрелись по бунгало, оставив сторожить лишь одного человека, который устроился поудобнее и давно клевал носом.

Осторожно заглянув в одну из намеченных ям, Кристина разглядела лишь смутную грязную тень.

– Питер? – чуть слышно позвала она.

– Хун, – так же чуть слышно ответили ей. – Выпусти меня, малыш.

Кристина закусила губу и, помедлив, покачала головой. Она не могла так рисковать. Зажмурившись и стиснув кулаки, Кристина отвернулась, ей пришлось собрать всю силу воли, чтобы двинуться дальше.

Несколько раз она замирала и выжидала, когда ей казалось, что охранник проснулся. Пот заливал глаза – больше всего Кристина сейчас боялась, что кто-то из тех заключенных, которых она отказалась освободить, поднимет шум.

В пятой по счету яме человек откликнулся лишь стоном на ее вопрос, но Кристина замерла, склонив голову к плечу и прислушиваясь. Потом решительно выдернула штырь, запиравший решетку, оглянулась и откинула ее в сторону. Ощупав лицо и тело пленника, Кристина убедилась в правильности своей догадки. Но Питер был без сознания и весь в крови, рука и нога сломаны, об остальных повреждениях она могла только догадываться.

Кристина переместилась к одной из пропущенных ранее ям, в которой находился кто-то из новичков.

– Я тебя выпущу, но ты поможешь мне донести его, – коротко, переходя сразу к делу, предложила она.

– Идет, – так же коротко ответил мужчина.

Кристина снова оглянулась. Охранник спал. Она откинула решетку, и мужчина гибким змеиным движением оказался рядом с ней.

– Нужно еще несколько человек, один не справлюсь, – сообщил он.

Кристина заколебалась, но освобожденный ею пленник уже был возле другой ямы.

– Я тоже могу помочь, – услышала Кристина шепот. – Выпусти меня.

Парень был чуть старше нее, а в его глазах смешались страх и мольба.

Кристина помедлила, затем открыла решетку. Побег становился слишком массовым, чтобы остаться незамеченным, но делать было нечего – одной ей не справиться.

Тем временем пленник, которого она освободила первым, освободил еще двоих мужчин – и уже направлялся к зарослям!

– Эй! – отчаянным шепотом позвала Кристина. – Мы же договорились?!..

– Заткнись, пацан, – обернувшись, процедил мужчина. – Радуйся, что я тебя не пришиб в благодарность.

Кристина судорожно всхлипнула и обреченно уткнулась лицом в землю. Господи, дура! Какая она дура!

– Я помогу, – шепот заставил ее оглядеться.

Белобрысый парень, которого она освободила вторым, все еще был рядом.

Чтобы протащить Питера мимо охранника, им пришлось зажимать ему рот, чтобы не стонал. Когда они добрались до кромки джунглей, начинало светать. Кристина в отчаянии оглянулась на поселок: единственная их надежда на спасение заключалась сейчас в том, что преследователи пойдут по следу тех троих беглецов во главе с предавшим ее мужчиной. Подобная мысль казалась ей подлостью, но что-то перевернулось в ее душе этой ночью, и теперь подобная подлость не представлялась такой уж страшной, чтобы из-за нее стоило убиваться.

– У тебя воды нет? – втащив Питера под защиту зарослей, спросил парень.

– Держи, – Кристина протянула ему маленькую фляжку. Ее внимание было сосредоточено на Питере: нужно сделать шины из подручных материалов и носилки, да еще и как-то закамуфлировать их – патрули ходят слишком часто, чтобы полагаться на удачу.

– Меня Кристофер зовут, – сделав несколько глотков, парень протянул ей флягу.

Когда Кристина протянула руку, сначала пожал ее, а только потом вернул флягу.

– Спасибо, что выручил. Ты отчаянный парень, – сказал Кристофер. – Но теперь нам нужно драпать как можно быстрее. Ты уверен, что нам нужен этот груз? – он кивнул на Питера.

Кристина взъерошила свои коротко стриженые волосы. Неужели ее и вправду можно принять за парня? Конечно, она остригла волосы, одежда на ней военная, лицо перемазано грязью, а голос хрипит, но все же… Или просто никто не ждет от женщины подобных эскапад? А главное – признаваться в том, что она – женщина, а это – ее муж, или не стоит?

– Мне – нужен, – упрямо сжав губы и сощурив глаза, Кристина взглянула прямо в лицо Кристоферу. – Поможешь добраться до столицы – я заплачу. Все, что есть. По рукам?

Кристофер долго и внимательно смотрел ей в лицо. Затем перевел взгляд на поселок, чертыхнулся и кинулся взваливать Питера себе на плечи.

Раздумывать было некогда – в поселке началось движение. Побег обнаружили.

Глава 4.

Некоторые люди по природе своей таковы, что могут вытерпеть очень многое, никак не показывая, чего им это стоит на самом деле. А потом, в какой-то момент берут – и убивают обидчика. Или умирают сами – от разрыва сердца, например. Ну или, как минимум, вдруг срываются в отчаянную истерику, заставляя окружающих лишь хлопать глазами и открывать рты, поскольку никто не предполагал, что такой сдержанный, как все считали, человек может сорваться из-за какого-то пустяка. Вот только этот пустяк оказался той самой невесомой бабочкой, севшей на штангу предельного веса, которую человек удерживал из последних сил.

Дамир Маршалл подошел к опустившейся на колени Кристине, неуверенно вглядываясь в ее лицо, и спросил:

– Мама?

Как по сигналу, обернулись и замерли другие дети. Казалось, никто даже не дышал, когда Кристина, не сумев проглотить вставший в горле комок, просто кивнула. Дамир сделал еще шаг и обнял мать за шею.

– Иди, попрощайся с друзьями, сынок, – шепотом попросила Кристина через некоторое время. – Мы пойдем домой.

Дамир помотал головой и прижался еще крепче, обвивая ручонками шею.

«Ну что ты, я тебя не оставлю больше», – хотела сказать Кристина. И не смогла. Мысль о том, что сын боится снова оказаться брошенным, оказалась той самой последней каплей.

Кристина почувствовала, что задыхается, а потом разрыдалась, уткнувшись в теплое детское тельце, выплескивая со слезами все, что накопилось, на серую казенную рубашонку.

Полгода скитаний в джунглях и страх попасться.

Страх перед настигающей погоней, которую Кристофер увел за собой, соорудив для них с Питером хитрое укрытие.

Страх, что Кристофер не вернется, и она останется одна среди джунглей с умирающим на ее руках мужем.

Плотоядный взгляд, которым Кристофер окинул ее, узнав наконец, что она – женщина.

Две недели страха за жизнь Питера, которому становилось все хуже – как выяснилось уже в столице, у него было небольшое внутреннее кровотечение.

Растерянность, когда Кристофер отказался взять ее сбережения, сказав, что они ей понадобятся на лечение мужа и воспитание сына.

Паника, когда он потребовал поцелуй в качестве оплаты за свои услуги.

Кристина предпочла бы отдать деньги, но деньги Кристофер брать не хотел, к тому же они были ей действительно нужны – и она согласилась. А теперь чувствовала себя предательницей. Кристофер не собирался оставаться в столице – те материалы, которые он успел собрать до плена, погибли, и теперь он горел желанием вернуться и сделать-таки свой сенсационный репортаж. Никто, кроме самой Кристины, не знал об этом поцелуе, но и этого было достаточно – она чувствовала себя неверной, грязной.

Целый день она не могла заставить себя отправиться в приют, ей было страшно, что сын не узнает ее. Ведь ему был всего год и месяц, когда она его оставила, а теперь – страшно подумать – год и восемь. А вдруг его там вообще нет? Или он ее не простит за то, что она оставила его так надолго…

А сын узнал, и простил, и единственное, чего он хотел – чтобы мама больше его не бросала, чтобы была с ним, и Кристина почувствовала себя виноватой за то, что не пришла вчера. Она отняла у него целый день…

Наблюдавшие за ними воспитатели поспешили увести их из общей комнаты – другие дети уже тоже начинали реветь.

Потом Кристину отпаивали чаем в комнате персонала, она глотала чай вместе со слезами, не спуская Дамира с колен, потом кормила сына чаем с печеньем, то и дело целуя и продолжая шмыгать носом. Ей казалось, что все вот-вот кончится, счастливый сон растает, но он не заканчивался, и она постепенно поверила в реальность происходящего и успокоилась.

Воспитатели принесли вещи Дамира: его свидетельство о рождении, старую одежду да пару игрушек, с которыми он пришел в приют, – Кристина подписала необходимые бумаги и через полчаса уже входила вместе с сыном в палату, где лежал муж. Состояние Питера было тяжелым, но его жизни больше ничто не угрожало.

– А, это вы, – заглянувший в палату главный врач тут же приветливо улыбнулся, хоть за секунду до того недовольно хмурился. – Все прошло нормально? – заботливо осведомился он, заметив заплаканное лицо Кристины.

– Да, – улыбнулась она, баюкая уснувшего Дамира. – Да, я просто… Я…

– Просто немного перенервничали, – подсказал врач.

– Да, – кивнула Кристина. – Все в порядке, спасибо за заботу.

Главврач махнул рукой, мол, не стоит благодарности, задумчиво взглянул на Питера и подошел поближе, прикрыв за собой дверь палаты.

Кристина занервничала.

Когда они привезли сюда Питера, все врачи были заняты. Кристина выяснила, что хирургов всего двое, а свободных операционных аж пять, да и младшего медицинского персонала достаточно – но вот хирурга придется подождать.

– Я сама прооперирую, я не могу ждать, – сказала она тогда.

Сестры заартачились было, но Кристина, сама себе удивляясь, так прикрикнула на них, что через полчаса операционная и пациент были готовы, она стояла у стола, а две ассистентки не сводили с нее глаз, ожидая распоряжений. Повреждений у Питера было много, в брюшной полости началось воспаление, сломанная рука начала срастаться неправильно, а на сломанной ноге пальцы уже были поражены гангреной. Через несколько часов в операционную, прихрамывая, вошел пожилой грузный врач, постоял, понаблюдал – и подключился к операции. Это было невероятно своевременно, Кристина уже почти потеряла уверенность в благополучном исходе: слишком много травм, слишком она устала, да и времени на подготовку не было совсем, у нее даже ни единого снимка не было, все приходилось решать по ходу дела. Врач оказался невероятно опытным. Легко понимал, что задумала Кристина, иногда помогал, едва она успевала подумать о том, что нужно что-то сделать, иногда обращал ее внимание на то, что она чуть не упустила. Даже вдвоем они закончили только через три часа, и Кристина, пошатываясь, наконец выбралась на свежий воздух.

– Ну и кто же вы такая, таинственная незнакомка? – раздалось за ее спиной несколько минут спустя. – А главное – кто вам дал право кричать на мой персонал и распоряжаться в моем госпитале?

Кристина повернулась, потупившись и бессильно опустив руки. Она признавала свою вину. Просто у нее не было выбора.

– Хм… Так у вас есть имя? – усмехнулся помогавший ей врач, видя, что пауза затягивается.

– Простите. Кристина. Кристина Маршалл, – представилась она.

– Боб Фокс, главный врач, – протягивая ей руку, кивнул собеседник. – Что заканчивали?

– Оксфорд.

– Оксфорд, – уважительно покачал головой Фокс. – В каком году?

– В восемьдесят восьмом.

– Хм… – Фокс нахмурился и пристально посмотрел на Кристину. – Сколько вам лет?

– Двадцать один, – пожала плечами она. – Мой отец учил меня с двенадцати лет, так что я получила диплом в неполных восемнадцать и еще четыре года практиковалась здесь.

– Что ж… Могу сказать лишь одно – для меня честь работать с вами, доктор Маршалл, – снова протянул ей руку Фокс. – Думаю, вам нужно отдохнуть, а потом…

– Я бы хотела побыть с мужем, – перебила Кристина.

– С мужем?

– Да, мой пациент – это мой муж, – подтвердила она.

Возражений у доктора Фокса не нашлось. Узнав, что Кристина собирается забрать из приюта маленького сына, он распорядился поместить Питера в отдельную палату и поставить там еще одну кровать и хоть какую-то мебель.

Сегодня, возвращаясь из приюта, Кристина видела, как ставят в коридоре койки для раненых – «красные кхмеры» совершили очередную вылазку, чуть-чуть не добравшись до столицы.

– Нам придется освободить палату? – спросила Кристина, чтобы избавить своего благодетеля от необходимости вести долгий разговор, смягчая неприятную новость.

– Что? Нет, что вы, – помотал головой доктор Фокс. – То есть, у нас, конечно, мест не хватает, но… Я как раз пришел к вам с предложением. Если вы его примете, у нас не будет вообще никаких сложностей с вашим размещением.

– Что вы имеете в виду? – прищурилась Кристина.

– Где вы работали до того, как случилось это несчастье с вашим мужем?

– В Кампонгчнанге.

– Скажите, Кристина… Только не говорите сразу «нет», договорились? Могу ли я предложить вам какие-то такие условия, чтобы вы рассмотрели возможность не возвращаться на прежнее место, а жить и работать здесь? – Кристина только открыла рот, как Фокс торопливо добавил: – Больших денег обещать не могу, зато могу назначить вас своим заместителем.

Кристина покачала головой и тихонько рассмеялась. Кем он ее считает, принцессой в бегах?

– Я не стремлюсь вернуться на старое место, – заверила она поникшего собеседника, видимо, принявшего ее реакцию за отказ. – Меня вполне устраивает эта комната, или любая другая при больнице, обычная зарплата и обычная работа. Пока Питер не поправится, я могу ассистировать вам, например.

– Что? – в недоумении уставился на нее Фокс.

– Меня растили не в замке из слоновой кости, – улыбнулась Кристина, думая, что речь идет о скромности ее требований к жилью и оплате.

– Господи, да причем тут это?! – по-бабьи всплеснул руками доктор Фокс. – Девочка моя милая, с твоими руками и мозгами ты через несколько лет окажешься на моей должности! Это к тебе ассистентов приставлять надо, чтобы смотрели и учились, олухи…

Кристина недоверчиво смотрела на разбушевавшегося врача. Да, отец ей всегда повторял, что ее как врача ждет великое будущее, но это же отец. Родители всегда считают своих детей самыми-самыми.

– Извините, если я что-то скажу не так… Но откуда вы можете знать, какие у меня руки и мозги?

– От верблюда, – усмехнулся Фокс, остывая. – Я их видел в деле. И поверь мне, девочка, поверь врачу с тридцатипятилетним стажем – ты врач от бога. Не смей прятаться за чью-то спину, грех это, такой талант в землю зарывать.

– Я же никогда сама не оперировала, – покраснев, возразила Кристина.

– Уже оперировала, – подмигнул доктор Фокс. – Вчера был твой дебют. И, поскольку после такой операции муж твой жив и идет на поправку, теперь уж не отвертишься.

Доктор Фокс сдержал свое обещание. Кристина Маршалл в двадцать один год стала заместителем главного врача столичного госпиталя. Нянечки по очереди присматривали за Дамиром, Боб Фокс, казалось, задался целью сделать из Кристины свою преемницу и то и дело подсовывал ей самые сложные случаи, сам становясь для нее ассистентом – таким образом ему легче было передать всю сокровищницу своего немалого опыта. Единственное, с чем Кристина никак не могла научиться справляться должным образом, даже под его руководством – это со смертью пациентов на операционном столе.

– Ты не Бог, девочка, – утешал ее Боб.

– Если бы это делал ты… – мотала головой Кристина.

– То ничего бы не изменилось, – хмурился Боб. – Подумай и скажи мне, что ты сделала неправильно?

– Ничего, – подумав, пожимала плечами Кристина. – Но ведь пациент умер! – всхлипывала она.

Разумеется, с таким настроем выпускать ее к родственникам умершего было невозможно – даже самые добропорядочные люди, шокированные известием о смерти близкого человека, начинали кричать на молоденькую девчонку-врача, весь вид которой, казалось, говорил: «Это я виновата».

Сперва доктор Фокс прикрывал Кристину, выходил к ожидающим сам, но потом наплыв раненых стал слишком велик, а смертей стало слишком много. Как ни пыталось правительство спрятать голову в песок, проблему с «красными кхмерами» пришлось признать, и теперь в стране набирала обороты гражданская война. Испытываемое Кристиной чувство вины все слабело, и в тот день, когда ей пришлось произнести стандартное «Мои соболезнования, мы ничего не смогли сделать, он умер» четырнадцать раз, Кристина вдруг поняла, что эта фраза полностью описывает ее ощущения. Ей действительно жаль. Пациента, его родственников. Она действительно сделала все, что могла. И вряд ли найдется кто-то, кто смог бы сделать больше. Человек умер. Точка. Ее ждал следующий пациент, и если она потратит время на лишние соболезнования, жалость к тому, кому уже не помочь, или чувство вины – то вероятность того, что эти же слова ей придется сказать еще раз, родственникам следующего пациента, значительно возрастает. На переживания времени не было. Кристину ужасала жестокость этой мысли, но шла война, и деваться было некуда.

Профессиональная состоятельность поначалу сказалась на ее семейной жизни только в худшую сторону. Узнав, что жена просто-таки взлетела вверх по карьерной лестнице, Питер пришел в ярость. У него было ощущение, что его обокрали. Конечно, он не сомневался, что рано или поздно талант Кристины пробьет ей дорогу наверх, но на гребне этой волны должно было вознести его! Заместителем главного врача Кристина могла стать, по его представлению, только в том случае, если он, Питер Маршалл, сам станет главным врачом. А тут – жена была на высоте, а он, получив двойной сложный перелом правой руки с последующим осложнением, теперь мог разве что в ассистенты сгодиться. И в этом, понятное дело, виноват был не кто иной, как Кристина.

Способ отмщения Питер выбрал простой – он решил заставить жену уделять ему как можно больше внимания, заставить ее прочувствовать свою вину за то, что она так плохо о нем заботится. Но из этого ничего не вышло: вымотавшаяся за день Кристина на его реплики реагировала крайне вяло, пропуская большую их часть мимо ушей. К тому же жена появлялась только поздно вечером, а в течение дня о нем заботилась санитарка: Фокс в ответ на робкие протесты Кристины категорически заявил, что нескольких работников из младшего медицинского персонала, способных позаботиться о ребенке и лежачем больном, он всегда найдет, а вот специалиста уровня Кристины – нет.

Оставался секс, но тут были проблемы у самого Питера – от скитаний и волнений фигура Кристины стала просто отвратительно, с его точки зрения, тонкой, да еще эта короткая стрижка под мальчика… Однако, подумав немного, Питер и эту проблему взвалил на жену – это ведь она не возбуждает мужа. Плохо старается.

Чего он точно не ожидал, так это того, что у Кристины получится. Никто так и не узнал, чего Кристине стоило подойти к двум девушкам, про которых она точно знала, что секс за деньги – их профессия, и, краснея, бледнея и замирая, попросить их научить и ее. Девушки сперва отшили неумеху-конкурентку, потом смеялись и фыркали, потом удивлялись, узнав, что она не собирается зарабатывать этим деньги, а хочет доставить удовольствие мужу, только и всего. С их точки зрения, на такую фигурку охотников и так нашлось бы навалом, только свистни. Но, в конце концов, задача их увлекла, и они ее решили. Ласки Кристины стали заводить ее мужа, невзирая на ее худобу и его пассивность, а поза наездницы, к которой им пришлось прибегнуть из-за сломанной ноги Питера, неожиданно стала доставлять удовольствие ей самой. На нее никто не наваливался, она сама могла контролировать процесс и приятные ощущения не заставили себя ждать.

Нога скоро зажила, но дело было сделано – супруги научились получать удовольствие от интимной близости друг с другом. Питер работал ассистентом, затем, окончательно поправившись, стал проводить несложные операции.

Через некоторое время он смирился с тем, что Кристина его обыграла – ее подчиненного положения было уже не вернуть. Работы было невпроворот, Дамир рос, жизнь казалась довольно сносной, несмотря на войну.

Глава 5.

Кристина была из тех людей, которые не любят перемен. Вот и теперь, с честью выдержав все испытания, устроенные судьбой: измену мужа, тяжелые роды, пленение Питера и его поиски – Кристина надеялась, что наградой за это будет жизнь, вошедшая в некую привычную колею: работа, дом, муж, сын… Какое-то время так оно и было, но потом на горизонте показалось первое облачко – Кристофер вернулся в столицу. На сей раз за время скитаний по джунглям он сумел не попасться в плен, напротив, собрал уникальную информацию, и его репортаж прогремел не только по стране, но и за рубежом.

В жизни Маршаллов Кристофер появился в роли друга отца семейства, причем старательно делал вид, что с Питером он познакомился и сошелся случайно, но Кристина в такую случайность верила слабо. Точнее, сперва-то она вполне поверила, но затем поведение Кристофера натолкнуло ее на мысль, что здесь что-то не так. «Спаситель» и новоявленный друг мужа кидал на нее слишком откровенные взгляды и слишком грубо порой льстил Питеру. Тот принимал все за чистую монету и надувался от гордости, а Кристина с досады кусала губы и прятала лицо, поскольку падкость Питера на лесть превращала все слова Кристофера в злую издевку, лишь подчеркивающую недостатки ее мужа. Кристина пыталась намекнуть, что ей не очень-то хочется видеть «лучшего друга» у них в гостях так часто, но Питер не мог отказаться от сладкой патоки восхвалений: шрамы и хромота, оставшиеся после плена, а также несносный характер, бывший при нем всегда, сделали его куда менее привлекательным в женских глазах, чем он привык себя считать, и это больно било по самолюбию.

Где-то полгода спустя, видя, что выбранная тактика не срабатывает, Кристофер решил пойти ва-банк и открыть карты. Для этой цели он явился как-то вечером, когда Питера не было дома, о чем Кристина и поспешила ему сообщить с порога, надеясь, что этим визит и закончится, но не тут-то было. Кристофер ответил, что устал бегать по городу, готов немного подождать, а пока не откажется от чашки чая. Или чего покрепче. Чего покрепче он не дождался – Кристину вовсе не прельщала перспектива остаться наедине с нетрезвым мужчиной, который, как она подозревала, имел на нее свои виды.

Кристофер пил чай и так пристально разглядывал играющего Дамира, что Кристине захотелось взять сына на руки, спрятать, защитить его от этого изучающего взгляда.

– Через три месяца я отправляюсь на север, – между делом сообщил Кристофер. – Придется вспомнить о моей второй специальности.

– Второй специальности? – заинтересовалась Кристина. – И кто же ты еще, помимо акулы пера?

– Вообще-то, – вальяжно раскидываясь на стуле, поправил Кристофер, – правильнее будет говорить, что репортер – это моя вторая специальность, можно даже сказать хобби. А первая и основная – сапер. В Прейвихее объявили о недурном вознаграждении для саперов. Очистка территории. Им сажать негде: что ни поле – то минное.

– Это опасно, – сдвинув брови, покачала головой Кристина. – Вознаграждение – это, конечно, заманчиво, но ты хорошо подумал?

– Вполне, – самоуверенно кивнул Кристофер. – Я вот подумал и решил, что мне бы хотелось иметь под рукой хорошего врача.

Кристина прищурилась, внимательно взглянула на него. Кристофер не отвел взгляда. Намек был прозрачным.

– Пока что я не вижу резонов срывать семью с насиженного места, – осторожно сказала она.

– А ты по-прежнему уверена, что тебе нужен этот груз? – насмешливо переспросил Кристофер.

Кристина быстро взглянула на сына, нахмурилась, но прежде чем она успела открыть рот, Кристофер махнул рукой:

– Да я не про сына твоего говорю. С ним все ясно. А вот зачем тебе такой муж – этого я в толк не могу взять с нашей первой встречи.

– Питер – хороший муж, – скрестив руки на груди и вздернув подбородок, отрезала Кристина. – Мы любим друг друга. А ты… Кто ты такой, чтобы лезть в дела нашей семьи?

– Кто я? – Кристофер поднялся и неторопливо двинулся в сторону Кристины. – Допустим, я мужчина, с которым тебе так понравилось целоваться, что ты до сих пор об этом помнишь.

Кристина отступала все дальше, но к концу фразы почувствовала, что уперлась спиной в стену. Кристофер не дал ей возможности увернуться, тут же прижав к стене и впившись в губы, пытаясь разжать ее зубы и проникнуть языком в рот. Кристина изо всех сил стискивала челюсти, а как только Кристофер слегка ослабил хватку, вырвала руку и залепила неудачливому соблазнителю такую оплеуху, что он вынужден был отшатнуться.

– Ты слишком много о себе возомнил, – хрипло проговорила она, вытирая рот тыльной стороной ладони. Жест получился презрительным, но Кристофер лишь рассмеялся, потирая скулу.

– Бог мой, какая женщина, – пробормотал он.

Кристина с удивлением смотрела на этого странного человека, воспринявшего оплеуху – отнюдь не шуточную – как милое заигрывание! Ей это было непонятно.

– Если ты прекратишь появляться в нашем доме, я не стану рассказывать Питеру о том, что сегодня произошло. Но если…

– Хорошо-хорошо, – перебил ее Кристофер. – Я все понял, горячая крошка. Я ухожу. Подожду, пока ты сменишь гнев на милость.

Взгляд, которым он окинул Кристину на прощание, был каким угодно, но не обиженным, расстроенным или злым. Скорее, веселым и …нежным. Кристина долго еще про себя удивлялась этому, но поводов обсудить поведение Кристофера с мужем все как-то не было. Кристофер выполнил обещание и больше не появлялся.

Его исчезновение тут же сказалось на Питере. Лишенный такого приятного его самолюбию общества, он испытывал самую настоящую ломку. Кристина заменить высокого красавца-блондина, так искренне (как Питеру казалось) восторгавшегося приземистым и хромым другом, никак не могла. Жена должна боготворить мужа по определению, а Кристина и этого толком не умела. Плохо у нее получалось, сразу было видно, что она считает, что хвалить на самом деле не за что и гордиться нечем.

А тут еще вскоре оказалось, что Кристина беременна. Доктор Фокс как-то раз при встрече как следует отчитал Питера за постоянные ссоры, попытался внушить, что к жене в ее нынешнем положении нужно относиться бережно, – но его мягкое внушение сработало с точностью до наоборот. Заботиться о ком-то Питер считал ниже своего достоинства. Заботы заслуживал лишь он сам, и теперь, после перенесенных в плену страданий, заслуживал вдвойне. Если жена не в состоянии ему это обеспечить – он поищет ту, которая сможет.

И вскоре такая нашлась. Питер стал задерживаться «на работе», проводить выходные вне дома с каким-то вновь обретенными «друзьями», по поводу которых он не мог сказать ничего внятного.

Особенно скрывать свои похождения он не старался, считая, что если Кристина ничего не замечала или все терпела в первую свою беременность, то и сейчас все будет так же. Того, что жена за эти годы сильно изменилась, он в упор не видел и видеть не хотел.

Конечно, вряд ли Кристина решилась бы на какие-то действия вот так сразу, но тут неожиданно вмешался доктор Фокс. Как уж он узнал о предложении Кристофера – неизвестно, но однажды вечером он зашел к Кристине и после второй чашки чая, обсудив с ней все насущные дела больницы, вдруг сказал:

– Знаешь, девочка, мне кажется, тебе стоит сменить обстановку.

– В смысле? – нахмурилась Кристина.

– Этот сапер, Менг… Он ведь звал тебя в Кахкае?

– Хм… Похоже, ты осведомлен лучше, чем я, – прищурилась Кристина. – Мне он сказал только то, что в провинции Прейвихеа объявили вознаграждение за очистку территории.

Доктор Фокс загадочно улыбнулся и покивал.

– Боб, почему ты толкаешь меня на это? – спросила Кристина после очень долгой паузы.

Фокс знал свою ученицу и думать ей не мешал. Такой постановке вопроса он тоже не удивился.

– Ну, во-первых, я и сам подумывал отослать тебя отсюда, – облокотившись на стол и сплетя пальцы, начал он. – «Красные кхмеры» наглеют с каждым днем, не ровен час, попытаются нанести удар по столице и вернуть свой режим. Кахкае – место спокойное, с запада туда не пройдешь – болота, тропки только местные знают. Да и оперировать так много тебе скоро станет тяжело, – Фокс покосился на заметно округлившийся живот Кристины. – А в Кахкае тихо, несколько операций в месяц ты осилишь.

– Я поняла, – кивнула Кристина. – Но ведь я могу поехать туда с Питером. Причем здесь Крис?

– А он согласится ли? – скептически усмехнулся доктор Фокс. – Не думаю. И потом… Знаешь, этот белобрысый, кажется, действительно тебя любит.

– Ты уверен? – не поднимая глаз, чуть слышно спросила Кристина.

– Ну, может, он слишком горяч и настойчив, – снова усмехнулся Фокс. – Но сейчас ему придется притормозить с излияниями своих чувств. Я не призываю тебя уходить от мужа сию же секунду. Поезжай в Кахкае, присмотрись к этому Кристоферу, подумай. У тебя будет время спокойно все взвесить и послушать не только то, что тебе говорит рассудок, но и что шепчет сердце.

Самым удивительным для Кристины оказалось то, что на эту авантюру согласился Кристофер. Почему-то она думала, что, начав действовать, Крис не остановится. Но он, казалось, был полностью доволен ее решением. Считалось, что Кристина едет в тихое место, чтобы спокойно доносить и родить ребенка, а сопровождает ее лучший друг мужа, который, по стечению обстоятельств, как раз направляется в ту же провинцию по работе. Питер отреагировал так, будто никакой жены у него вообще и не было, и ему абсолютно безразлично, где она и что с ней. Он был весь в угаре нового любовного увлечения.

В Кахкае Кристина с Дамиром поселились при местной больнице, Кристофер устроился где-то в поселке. Провинция оказалась провинцией в полном смысле этого слова. Тихий поселок в три десятка домов считался окружным центром, тут же располагались школа и больница, на храм пока собирали деньги. Большинство остальных поселений в округе были просто маленькими фермами, на одну-две семьи. Местные врачи оказались пожилой супружеской парой, миссис Дорсуа тут же взяла Кристину под наблюдение – она была акушеркой. Работы для хирурга тут было немного, но два-три раза в месяц кто-нибудь непременно подрывался на мине, коих кругом было немерено.

Кристофер был на удивление терпелив и галантен, заходил в гости, играл с Дамиром, выводил их с Кристиной на прогулки, во время которых учил отличать места, где лучше не ходить. Дамир упрашивал «дядю Криса» научить его саперному делу, Кристофер смеялся и обещал непременно научить, как только Дамир пойдет в школу. Мальчик обиженно сопел – до школы ему было еще далеко, но он уже считал себя очень умным и настоящим защитником – не зря же мама отправилась сюда без папы, она знала, что сын ее защитит!

Кристина наблюдала за ними и прислушивалась к тому, что же скажут ее рассудок и сердце, но они, как сговорившись, загадочно молчали. Ни четких «за», ни конкретных «против» у нее не было.

Время шло, в свой срок появилась на свет малышка Кэтти. В этот раз роды прошли практически без осложнений, так что Кристина даже в мыслях не произнесла заветное «больше никогда!», наоборот, подумала, что Кристофер наверняка захочет своего ребенка… Подумала – и испугалась. Что же получается, пока она ждала каких-то сигналов от рассудка или сердца, что-то третье внутри решило вместо нее, раз она уже думает о будущих общих детях? Если молчат и рассудок, и сердце, стоит ли доверять такому решению? С другой стороны – не этого ли ей всегда хотелось: муж, дети, семья, спокойная жизнь без лишних волнений? А что хорошего она видела от Питера? Да он даже не знает, что у него дочь родилась!

Чаши весов замерли и начали медленно склоняться в сторону Кристофера.

И тут, словно гром среди ясного неба, в Кахкае объявился Питер. За это время сменивший несколько любовниц и, наконец, оставшийся на мели, он вспомнил о жене и, недолго думая, отправился мириться. С огромным букетом алых роз и пылкими заверениями. Кристина отнеслась ко всему этому набору с большим подозрением. Примерно эти же обещания она слышала после рождения Дамира и помнила, что словам этим на деле оказалась грош цена. Услышав это, Питер враз поник. Опустил руки. Роскошные розы рассыпались по полу комнаты. Кристина чуть заметно поморщилась – жест показался ей слишком театральным. А Питер подошел к жене, некрасиво, совсем не пафосно опустился перед ней на колени и, не поднимая взгляда, как-то почти безнадежно попросил:

– Прости. Детка, прости, я дурак. Я такой кретин. Я все ищу кого-то, ищу. А давно мог бы понять, что другой такой нет. Ведь у нас все было так хорошо, ты помнишь?

Питер осторожно взял жену за руку, погладил. Кристина смотрела на него в задумчивости.

– Ты ведь сам все испортил, – сказала она. Почти без упрека, просто как напоминание.

– Сам, – кивнул Питер. Сел на пол, положил голову Кристине на колени. – Не прогоняй меня…

Кристофер бушевал так, что Кристине казалось – в его доме не останется целой мебели. В первую же минуту стол и два стула превратились в щепки.

– Как ты можешь ему верить, как?!

– Пойми, Крис, я его знаю. Он неплохой человек, правда. Он мой муж. Он отец моих детей…

– Знакомый черт лучше незнакомого ангела? – криво усмехнулся Кристофер.

– Кого-кого? – рассмеялась Кристина. – Это ты у нас ангел? – она обвела взглядом разгромленную комнату. Затем протянула руку и очень осторожно погладила Кристофера по щеке. – На свете очень много достойных женщин. Ты обязательно найдешь ту, которую полюбишь. Незамужнюю и без детей, – быстро добавила она, видя, что Кристофер готов возразить.

– Ты так говоришь, будто тебе не двадцать с небольшим, а минимум сорок.

– Ну, если хочешь знать, – заговорщицким тоном сообщила Кристина, – вчера я нашла у себя седой волос! – она сделала «страшные» глаза.

Они оба рассмеялись, затем Кристина ойкнула и смущенно улыбнулась, прикрывая грудь рукой.

– Мне пора, – извинилась она. – Кэтти пора кормить. Удачи тебе, Крис. Будь осторожен.

Вопреки ее ожиданиям, Кристофер никуда не исчез, даже продолжал ходить в гости в качестве «друга мужа». Разве что льстить Питеру перестал, а больше внимания уделял Дамиру, фактически начав соревноваться с отцом мальчика за его внимание.

– Прекрати этот цирк, Крис, – как-то раз сказала Кристина. – Ты хочешь сделать ребенка несчастным? Разве ты не видишь, что он привязывается к тебе? Или это твоя страшная месть?

– О, если б я стал мстить, я бы придумал план получше, – усмехнулся Кристофер.

– Чего же ты добиваешься?

– Да я уже фактически добился, – пожал плечами Крис. – Ты сама сказала, Дамир меня уже любит. Я подожду, пока твой муж снова захочет приключений, и пойду на штурм, – сорвав цветок и протягивая его Кристине, заявил он.

– Переигрываешь, герой-любовник, – усмехнулась она.

– Я не играю, – прищурился Кристофер.

Кристина воткнула цветок в волосы, выгнула шею, сложила руки и сделала лицо на манер средневековых дам на картинах. Кристофер прыснул и замахал руками – намек был понят. Его красивые слова были так же уместны, как этот цветок и жеманное выражение лица в сочетании с короткой стрижкой и камуфляжем.

Кристина верила, что на сей раз муж искренне хочет попробовать жить семьей. По крайней мере, за прошедшие полгода не было никаких капризов, даже интимная сторона их жизни наладилась поразительно быстро и легко. Кристофер был уверен в обратном, ходоков вроде Питера Маршалла он повидал немало и знал, что такие останавливаются крайне редко.

Рядом с Кристофером Кристина чувствовала себя спокойно и свободно – так, должно быть, она чувствовала бы себя рядом со старшим братом, если бы он у нее был. Возможно, это и стало причиной ее чрезмерной доверчивости. Иначе почему бы она вдруг решила, что Кристофер сдался так просто и никак не угрожает ее семейному счастью?

Первую попытку Кристофер совершил, когда лежал в госпитале. Его напарник не сумел обезвредить мину, она взорвалась прямо у него в руках, убив неудачливого сапера на месте. Кристофера сильно ранило осколками. Кристина трое суток после операции не отходила от него, расплакавшись от облегчения, когда он открыл глаза. Поправлялся Кристофер быстро и уже через неделю начал делать прозрачные намеки на то, как ему, несчастному страдальцу, запертому в стенах госпиталя, одиноко и не хватает женской ласки. Получив насмешливо-строгую отповедь о недопустимости интимных отношений врача и пациента с точки зрения врачебной этики, Крис не успокоился. Кристина, от словесных поползновений отбивавшаяся упоминанием о врачебной этике, при переходе к вполне физическому заигрыванию пригрозила, что перестанет даже подходить к неугомонному пациенту и приставит к нему самую строгую из местных санитарок в качестве няньки. Пришлось смириться.

Сообщать Кристоферу о новой беременности Кристина не стала. Побаивалась его реакции и – втайне даже от себя самой – опасалась, что это станет последней каплей в чаше терпения Кристофера, он все бросит и уедет. Сейчас ей этого совсем не хотелось. Хотя Питер на известие о том, что у них будет третий ребенок, отреагировал совсем иначе, чем раньше, и теперь Кристина не боялась, что муж снова бросит ее в самый тяжелый момент, терять дружбу Кристофера ей не хотелось. Она привыкла к его присутствию рядом, к его шуткам, к его обожанию, льстившему – что греха таить – ее самолюбию.

Кристофер снес удар стоически. Когда он, наконец, заметил, что Кристина, поправившаяся за последнее время, как-то резко стала поправляться отдельно в области живота, и задал прямой вопрос, на который получил не менее прямой ответ, поведение его фактически не изменилось.

Вспомнив о своей профессии репортера, Кристофер раздобыл фотоаппарат и в один из ясных дней устроил семейству Маршаллов настоящую фотосессию. Дамир и малышка Кэтти позировали с очаровательной детской непосредственностью, Кристина лучилась тихим счастьем, да и Питер охотно участвовал в развлечениях, то корча на пару с сыном рожи, то организуя замысловатые «скульптурные композиции».

Идиллия продолжалась, пока Кристофер, сделав очередной снимок и нежно глядя на живот Кристины, негромко, будто про себя, не произнес:

– Подумать только, а ведь это вполне мог бы быть мой ребенок!..

Глава 6.

Кристина даже не представляла себе, какого эффекта можно добиться одной-единственной фразой. Она замерла, позабыв вдохнуть, потому что видела по лицу Питера – он не пропустил эту фразу мимо ушей, а по лицу Кристофера – что он прекрасно отдавал себе отчет в своих словах и том действии, которое они окажут. Единственными, кто ничего не заметил, оказались Дамир с Кэтти, и, хотя дети продолжали веселиться вовсю, прогулка как-то быстро закончилась.

Кристофер попрощался и ушел. Кристина проводила его взглядом и обреченно повернулась к мужу, готовая долго объяснять, что именно Кристофер имел в виду… Но Питер молчал.

Позже в тот же вечер Кристина порадовалась этому его молчанию, потому что таких слов в свой адрес от мужа она раньше никогда не слышала и не хотела бы, чтобы вдобавок ко всему это услышали еще и дети.

Потом Питер метался по комнате, хромая сильнее обычного и швыряя в сумку вещи, а Кристина, внешне совершенно безучастная, молча наблюдала за его перемещениями.

Хлопнула дверь. Кристина не торопясь встала, подошла к двери, закрыла ее на засов. Постояла рядом. Затем прошла в комнату к детям, посмотрела, как они спят.

Вернулась в спальню, не раздеваясь, легла на кровать. Слез почему-то не было. В голове настойчиво стучала мысль: она старательно склеивала чашку, чтобы удержать любовь, не замечая, что чашка пуста.

Кристина как-то особенно отчетливо осознала, что почти не удивилась, когда Питер даже не захотел ее слушать. Как будто она всегда понимала, что ему, как завязавшему алкоголику, нужен лишь повод, чтобы сорваться. Впрочем… Не поэтому ли она так старательно убеждала Кристофера, что у них с Питером все замечательно, не для того ли так поспешно забеременела, чтобы показать: вот, мы с мужем вместе, мы любим друг друга, мы спим друг с другом, у нас будет ребенок, у нас все хорошо, видите, видите?..

Кристина провела рукой по животу, зажмурилась. Господи, она же не хочет этого ребенка! Он ей не нужен… Был нужен, пока она старательно поддерживала иллюзию счастливой семьи, а теперь… Какая же она мать? Как она могла так поступить с еще не рожденным ребенком? Это подлость…

На мгновение мелькнула мысль, что во всем виноват Крис. Очень соблазнительная мысль. «Если бы не он…» – услужливо шептал внутренний голос. Он ведь прекрасно понимал, что делает. Он намеренно спровоцировал Питера. Он разрушил ее семейное счастье. Если бы не он…

Но Кристина лишь на какую-то минуту поддалась соблазну. Нужно было взглянуть правде в глаза – она пыталась склеить то, что с самого начала не было целым. Она родила двоих детей и ждет третьего от нелюбимого мужа. Нет. Все-таки она не могла искренне сказать, что не любила Питера. А вот он ее… Хотя, может, и он любил, но… Любил, но не так, как хотелось бы этого Кристине. Глупо обвинять Питера в том, что она по молодости не сумела разобраться в собственных чувствах. Глупо обвинять Кристофера, что он разрушил то, что и так держалось на честном слове.

Он действовал в своих интересах, но только теперь Кристина переменила свое мнение не только насчет мужа, но и насчет Кристофера. Вернее, не она переменила – мнение переменилось как-то само по себе, и прежнего очарования красивым галантным другом уже не было. Кристофер не имел права действовать такими методами! Ну, точнее, право-то никто у него не отнимал, но если он думал, что после этого добьется благосклонности Кристины, заняв «пустующее место», он просчитался.

Какое-то время Кристина обдумывала, не вернуться ли ей в столицу, под крылышко к Бобу Фоксу. Но ведь там сейчас было действительно опасно, «красные кхмеры» начали настоящий террор. В Пномпене гремели взрывы, произошло несколько заказных убийств крупных политических деятелей и просто влиятельных людей. Кроме того… Боб часто повторял, что она далеко пойдет, как только научится не хвататься за любую торчащую палку в поисках опоры. Кристина обычно краснела от этого грубоватого намека и мысленно спорила со своим старым учителем: женщина может быть полноценной женщиной только рядом с мужчиной. В последние годы в этом убеждении появилось уточнение: рядом с достойным мужчиной. А вот теперь Кристина вдруг задумалась – так ли это утверждение справедливо вообще? Да, мать с отцом были неразлучны, но… Что сделала бы мама, если бы осталась жива? Перед внутренним взором Кристины встала Патриция: осунувшаяся, поседевшая… Продолжающая ухаживать за больными. Продолжающая делать свою работу. Сама. Смутно вспомнились мамины рассказы о бабушке Эмме, которая развелась со своим мужем, выдержала осуждение всего города и стала настоящим мастером своего дела. Патриция гордилась матерью – это Кристина очень хорошо почувствовала по ее рассказам. Пожалуй, вряд ли любила, но гордилась точно.

А что же Кристина? После смерти родителей опеку над ней взял Питер. В джунглях – Кристофер. Потом – Боб Фокс. Потом снова Кристофер и снова Питер. Кристина сжала зубы, досадуя на саму себя. Что она из себя сделала, переходящий приз? Немудрено, что Кристофер считает – оставшись сейчас без мужа, она не преминет броситься в его объятия. Ну уж нет! Не на ту напал. Доктор Кристина Маршалл, выпускница Оксфорда с двумя специальностями, в свои двадцать пять лет имеет стаж врачебной деятельности длиной в полжизни, больше года она была заместителем главного врача столичного госпиталя, она родила двоих детей… Что в этой жизни есть такого, с чем она не справится?

Зашедшего через два дня Кристофера ждало жестокое разочарование. Он столкнулся с тем же, с чем и Питер Маршалл восемь лет назад. Кристина не злилась, не кричала. Напоила чаем, поблагодарила за фотографии – и выставила вон. Не договариваясь о следующей встрече, не улыбнувшись лишний раз.

Кристофер был ошарашен. Такой холодности он не ожидал. Конечно, на то, что Кристина прямо-таки упадет в его объятия, едва блудный муж хлопнет дверью, он не рассчитывал, зато ждал бурной ссоры и потока обвинений, в ответ на которые можно будет заверить в своих самых благих намерениях и получить шанс на такое же бурное примирение – сразу или через некоторое время. Темперамент Кристины будоражил его, а ее привычка скрывать все свои чувства просто сводила с ума. Кристофер представлял себе, какова может быть эта женщина в постели, скинувшая свою маску спокойной приветливости – и его любовницам из местных женщин оставалось только поражаться тому пылу, который Кристоферу приходилось сливать на сторону после памятной оплеухи.

Сама Кристина, надо полагать, очень удивилась бы, если бы об этом узнала. Сдержанность в выражении чувств была ей свойственна от природы, что постоянно подводило ее в постели с Питером, которому необходимы были зримые подтверждения страсти партнерши, а Кристина могла либо чувствовать, либо демонстрировать эти чувства, но не все вместе.

В правильности своего решения Кристина была уверена целую неделю. Но судьба сыграла с ней злую шутку. Если бы рядом были те двое мужчин, независимость от которых Кристина собралась отстаивать, эта борьба захватила бы ее, и, скорее всего, Кристина осталась бы победительницей. Но Питер уехал в неизвестном направлении, а через несколько дней после этого куда-то исчез и Кристофер. Приготовившаяся к борьбе Кристина «провалилась», не встретив сопротивления. Дни тянулись, заполненные рутинными делами, в госпитале как раз был период полного затишья, и Кристина впала в апатию, затем в депрессию. Троянским конем выступила ее беременность. Организм и психика будущей мамы были настроены на надежность, безопасность, опеку со стороны сильного. Получилось так, что как профессионал в настоящий момент Кристина себя проявить не могла, как будущая мать – нуждалась в защитнике, а воспринимать ситуацию таким образом, будто это она прогнала обоих кавалеров, не получалось. Нет, это ее все бросили, она никому не нужна, и вообще ее жизнь – сплошная унылая серость и череда ошибок одна другой глупее. Вполне вероятно, что после родов эта депрессия рассеялась бы, и здравый смысл Кристины возобладал бы над приступами жалости и отвращения к себе вперемешку с приступами полной апатии и нежелания жить. Но у судьбы были другие планы.

Пару недель спустя в Кахкае появились две машины, под завязку набитые ранеными. Командир пояснил, что в сорока милях от поселка произошла крупная стычка с «красными кхмерами», путь в столицу был отрезан, и оставшиеся на ногах солдаты, собрав раненых, отошли на север.

Кристина мобилизовала чуть ли не все местное женское население для ухода за ранеными, но, как она ни сбивалась с ног, помочь всем было невозможно. Госпиталь был наполнен стонами, запахом крови и испражнений, заканчивались медикаменты и места в морге.

А утром, едва стало светать, в госпиталь ворвался Кристофер. Огляделся и, не говоря ни слова, до боли крепко ухватил ее за руку и потащил за собой.

– Что ты творишь?! – воскликнула Кристина, отчаявшись вырваться. – Пусти!

– «Красные кхмеры» идут, – Кристофер внезапно остановился и выпустил ее руку. – Хочешь остаться здесь? Уверена?

– О Господи… – Кристина прижала ладонь ко рту. – А дети?..

Кристофер поморщился, затем кивнул.

– Хорошо, только давай быстро.

– Подожди, – ухватила его за рукав Кристина. – Ты что, хочешь сказать, что мы уйдем и никого не предупредим? Ты не способен на такую подлость, Крис!

– А я думал, ты умнее, – презрительно прищурился Кристофер. – Ты что, жить не можешь без того, чтобы не взвалить на себя ответственность за кого-то?

– Сейчас не время разбираться, что я могу, а чего – нет, – отрезала Кристина, выдергивая руку, за которую уже снова взялся Кристофер, намереваясь потянуть ее за собой. – Возьми Дамира и Кэтти, предупреди всех, кого сможешь – и уходите. Встретимся в джунглях за поселком, возле «головы Пона».

– А ты?

– Я должна кое-что сделать.

Кристина торопливо зашагала к выходу из поселка, Крис немного помедлил, снова поморщился – и пошел-таки за детьми. Предупреждать кого-либо в его планы не входило, чем больше жертв найдут в поселке «красные кхмеры», тем меньше вероятность погони, но вот если он бросит детей – о Кристине можно забыть. А он был пока не готов отказаться от нее. Слишком долго он ждал этого.

Если бы Кристофер знал, что именно задумала Кристина, он бросил бы Дамира и Кэтти. Если бы «красные кхмеры» пришли не сейчас, раньше или позже, Кристине никогда и в голову бы не пришло подобное. Да и сейчас она вряд ли осознавала истинные причины своего поведения. Но она сделала именно то, что сделала – вышла на дорогу и встала перед приближающимися самоходками.

О чем она думала в тот момент? Почти ни о чем. Только о том, что кто-то же должен это сделать – задержать нависшую над поселком угрозу, а если получится – то и вовсе убедить «красных кхмеров» не трогать их. Того, что она неосознанно обесценивает собственную жизнь заодно с жизнью еще не родившегося ребенка и обрекает своих детей на сиротство, Кристина в тот момент не понимала.

«Красные кхмеры», вероятно, решили испытать ее на прочность – передняя самоходка остановилась только тогда, когда ее железный борт почти коснулся Кристины. Несколько минут длилась немая сцена: Кристина стояла, глядя перед собой невидящими глазами, пытаясь не выдать вдруг охватившего ее запоздалого ужаса, а повстанцы разглядывали странную женщину, коротко, по-военному стриженую, одетую в камуфляж и солдатские ботинки – и при этом с животом, явно свидетельствующим, что она на последних месяцах беременности.

– Это мирный поселок, – наконец выдавила Кристина. От страха из памяти вылетели все кхмерские слова. В последнее время кхмерский требовался все реже – все больше людей понимали по-английски. Но говорить с «красными кхмерами», запрещавшими образование и иностранные языки, на английском, было чистой воды самоубийством.

– В поселке солдаты, – резко бросил один из повстанцев.

– Только раненые и мирные жители, – покачала головой Кристина.

Разумеется, «красных кхмеров» это не убедило – взревели моторы, Кристину грубо дернули за локоть и потащили за собой. Повстанцы вошли в поселок.

Предупреждение поселок все же получил. За Дамиром и Кэтти присматривала овдовевшая год назад миссис Дорсуа, которая не пожелала отдавать детей Кристоферу без пояснений. Услышав про «красных кхмеров», старая женщина переполошилась, завопила не хуже сирены и кинулась стучаться во все дома подряд. Крис довольно ухмыльнулся – можно считать, что поручение Кристины он полностью выполнил, при этом не потеряв времени на заранее обреченные попытки спасти жителей Кахкае.

Сцену на дороге углядел Дамир.

– Это что, мама? – удивленно спросил мальчик, с трудом поспевая за Кристофером.

Тот оглянулся, чертыхнулся сквозь зубы, секунду постоял в раздумьях, потом мотнул головой и прибавил шагу, крепче стискивая руку Дамира.

Мысль о том, что детей можно было оставить в поселке, раз уж их мать решила поиграть в народного героя, посетила Кристофера только тогда, когда он добрался до условленного места. «Головой Пона» звалась скала, выщербленная дождями и ветром так, что с тропинки рисунок трещин складывался в морщинистое лицо с крупным носом и узкими глазками.

– А как же мама? – спросил Дамир, когда Кристофер устроился под деревом и достал флягу.

– Пить хочешь? – вместо ответа спросил Кристофер.

– Нужно вернуться за мамой! – упрямо сжав губы, заявил Дамир.

Кристофер чертыхнулся. И зачем ему Кристинины щенки? Хотя, может, ее и не убьют, кто знает. В таком случае еще можно повернуть все происходящее в свою пользу. Правда, придется немного погеройствовать.

– Сидите здесь, – сказал он.

– Нет, я пойду с тобой, – заупрямился Дамир.

– Вякнете хоть что-то – шею сверну, – предупредил Кристофер, смиряясь. Яблочко от яблоньки…

Дамир кивнул, Кэтти скривила было личико, оттопыривая нижнюю губу – ей явно не понравился тон Кристофера – но брат быстро шепнул ей на ухо, что сейчас они пойдут к маме, но только если она будет вести себя хорошо, и девочка успокоилась.

«Красные кхмеры» обшарили поселок, забирая все мало-мальски ценное, всех, кто не успел уйти – а не успел уйти практически никто – согнали к госпиталю. Раненых вытащили на улицу и, недолго думая, поставили к стенке. Многие стоять не могли – их просто усадили у стены.

В качестве расстрельной команды выступали все захватчики – пострелять по живым мишеням хотелось всем.

Кристина стояла рядом с другими женщинами. Многие плакали и молились – она молчала. Шок подействовал на нее как-то странно: вместо желания выжить у Кристины проснулась тяга к саморазрушению. Точнее, ей просто хотелось умереть, желательно как можно быстрее и безболезненнее, только бы не наблюдать, как катятся прямо в ад осколки ее жизни. Ее вчерашних пациентов, которых она так старалась спасти, сейчас убьют. А она вместе с другими людьми, так же наивно мнившими себя повелителями собственной судьбы еще несколько часов назад, отправится в рабочий поселок, где будет гнить заживо. Таков будет конец ее жизни.

«Красные кхмеры» изготовили оружие, и в этот момент Кристина вышла и встала перед расстрельным строем. «Красные кхмеры» ведь убивали тех, кто не может работать. Вот пусть и ее убьют уже сейчас, и все это наконец закончится, без долгих месяцев полуживотного существования. Ей хотелось умереть человеком.

На мгновение Кристине показалось, что она услышала вскрик Дамира, но она даже не посмотрела в ту сторону. Дамира здесь быть не могло. Она верила Крису. Он спасет детей.

К сожалению, повстанцы, так же как и пробравшийся в поселок и наблюдавший все это Кристофер, истолковали ее порыв неверно. Они загоготали – и не стали стрелять. Кристину снова ухватили за локоть и потащили куда-то в помещение госпиталя.

Притащив в дальнюю комнатушку, куда помещали самых тяжелых больных, которых нельзя было класть вместе с остальными, один из солдат пинком заставил ее встать на колени, молча спустил штаны, резко рванув ее за волосы, заставил открыть рот и так же молча сунул в него свой член. Что-то сказал второй солдат, сквозь звон в ушах Кристина разобрала только «бойкий язычок». Но времени на недоумение – она же ничего не говорила – не было. Носоглотку забивал резкий запах и отвратительный вкус чужого тела, явно не мытого несколько дней. Солдат, не дождавшись активности от нее, качнулся, толкая член ей глубже в горло, Кристина не справилась с рвотным позывом – и упала на кровать, отброшенная мощной затрещиной. Ее рвало, но насильник не собирался ждать – уже содрал с нее штаны и трусы, перевернул задницей вверх и грубо вторгся во влагалище едва смоченным ее же слюной членом, ругаясь на ее живот, мешающий процессу. Боль была неимоверной, отчасти из-за раздираемого влагалища, отчасти из-за немилосердного давления на живот. То ли насильнику было не слишком много надо, то ли он вообще был не силен по этой части, но истязание длилось недолго. Довольно рыкнув, мужчина кончил и уступил место второму, ожидавшему своей очереди.

Рвота прекратилась, а ее крови и спермы предыдущего насильника, видимо, оказалось достаточно в качестве смазки, поэтому Кристина какое-то время терпела молча. Теперь она слышала крики из других помещений – как женские, так и мужские. Тех раненых, которых «пощадили» при расстреле, видимо, тоже пустили в дело.

Внезапно все тело Кристины будто пронзило раскаленной иглой, она дико закричала, запрокидывая голову и обхватывая раздираемый болью живот. Простыня между ног стала мокрой, насильник слез с нее, оставив, скорчившуюся, на кровати.

– Тьфу, только начали, – сплюнул тот, который был первым и ожидал следующего захода.

Поднял было автомат, но второй оттолкнул дуло в сторону.

– Сама сдохнет, не видишь – рожает, – сказал он. – Пошли лучше, пока остальные всех баб до смерти не затрахали.

Кристина слышала их слова будто издалека, сквозь пелену забытья, то и дело разрываемую вспышками боли. Все звуки, доносящиеся снаружи, проходили мимо ее сознания, полностью перекрываясь происходящим с ней самой. Некоторое время Кристина еще помнила, что в шкафчике, буквально в нескольких шагах от кровати, есть почти все необходимое, но быстро поняла, что даже это расстояние для нее сейчас непреодолимо.

Ей казалось, что так плохо ей не было даже во время первых родов. Попытки лечь на спину и правильно подышать провалились, Кристина кричала, задыхаясь от боли, не помня себя, не слыша собственного крика, ничего не видя из-за тумана перед глазами.

Через какое-то время боль вдруг стихла. Кристина осторожно перевернулась на спину, развела ноги. Отдышалась. Неужели прошло восемь часов, и родовая деятельность ослабла? Или, может быть, она вообще прекратится? Кристина закусила губу и приказала себе не надеяться понапрасну. Ее ребенок родится сейчас, без чьей-либо помощи. Так уж вышло – сейчас они могут рассчитывать только друг на друга, мама и ребенок.

Отдохнув немного, Кристина почувствовала начало новых схваток. Но теперь она была готова, напряглась – и боль, будто только этого и ждала, обрушилась огненным кнутом, заставив тело содрогаться в конвульсиях. Приступ прошел – и вдруг Кристина почувствовала отзвук знакомого облегчения. С огромным трудом приподняв голову, она увидела кроваво-грязный комок – своего ребенка. Новорожденный молчал и не шевелился. Цепляясь за простыню, Кристина сумела немного развернуться, подтянуть ребенка поближе и положить себе на живот. Кажется, девочка. Сил на то, чтобы посмотреть или попытаться помочь ребенку начать дышать, не было.

– Мама здесь, – прошептала Кристина, обращаясь к ребенку. – Мама с тобой.

В ответ раздался тихий, неразборчивый звук. Кристина слабо улыбнулась и разлепила ресницы. Спать было рано. Ребенок, казалось, тоже пытался протереть глаза, но у него ничего не получалось. Кристина подтянула ребенка повыше – пуповина напряглась, тело снова скрутило судорогой, Кристина вскрикнула, невольно сжав ребенка слишком сильно. Послед вышел легко, но теперь ребенок хныкал.

– Сейчас, маленькая, – успокоила ее Кристина, пытаясь отдышаться. Теперь, получив возможность ощупать ребенка, она убедилась – девочка.

Промыть глазки ребенку было нечем. Кристина криво усмехнулась, вспомнив свои мысли о полуживотном существовании – и начала осторожно вылизывать личико ребенка, словно большая кошка. Убедившись, что глаза, нос и рот девочки теперь чисты, Кристина перевела взгляд на пуповину. Встать за инструментом она не в состоянии. Мысленно пожав плечами, Кристина вздохнула. Ну, вероятно, когда-то матери так и делали – сами перегрызали пуповину своим новорожденным детям.

Последнее, что Кристина успела сделать перед тем, как отключиться, – это кое-как вытащить из-под себя грязное скомканное белье и завернуться в него вместе с малышкой.

Вошедшие на рассвете следующего дня в Кахкае войска взяли повстанцев «тепленькими». Перепившись накануне, те не оказали практически никакого сопротивления, но это их не спасло. Увидев, во что превратился госпиталь, солдаты из правительственного отряда расстреляли повстанцев на месте.

В столицу отправили за врачами – немногочисленных выживших нельзя было перевозить. «Красные кхмеры» в этот раз никого не собирались вести на запад, они просто развлекались остаток дня и всю ночь: насиловали, били, резали, жгли, не делая разницы между мужчинами и женщинами – делали все, что приходило в их замутненные алкоголем и безнаказанностью головы. Из женщин и раненых солдат эту ночь не пережил практически никто.

Женщину в дальней палате, перемазанную кровью и завернутую в грязные простыни, поначалу тоже сочли мертвой. Лишь через несколько часов приехавшие врачи, проверяя растерзанные тела, обнаружили эту ошибку. Новорожденная девочка была так слаба, что даже не могла плакать, мать тоже была в тяжелом состоянии из-за сильнейшей кровопотери, но они были живы.

Глава 7.

Кристина очнулась от плача ребенка. Пошарив рукой рядом с собой, малышку она не обнаружила. Пришлось открывать глаза. Но еще даже до того, как глаза привыкли к яркому свету, бьющему в неплотно прикрытое жалюзи окно, ощущения подсказали, что произошли какие-то изменения в окружающем ее мире, и судя по всему – изменения в лучшую сторону. Здесь было чисто. Чистая кровать, чистая больничная рубашка. Плач доносился откуда-то сбоку, где, как оказалось, стояла детская кроватка.

Медсестра, вошедшая в палату, была Кристине незнакома.

– Дайте, – хрипло попросила Кристина, увидев, что женщина нагнулась над кроваткой. – Дайте мне ее.

– О, вы очнулись? – улыбнулась медсестра. Положила успокоившегося ребенка, подошла к Кристине. – Попейте.

На тумбочке, куда медсестра поставила опустошенный стакан, Кристина увидела пеструю открытку. «Мамочка, поправляйся скорее», – было выведено явно почерком Дамира. Кристина улыбнулась – это означало, что с детьми все в порядке.

– Дайте мне маленькую, – еще раз попросила Кристина.

Медсестра помогла ей приподняться, затем снова подошла к кроватке и взяла девочку на руки.

– Как вы ее назовете, мэм? – поинтересовалась она, передавая ребенка Кристине.

Рыжий пушок на голове малышки подсказал Кристине ответ. Джинни – так называл эту острую рыжую приправу отец, напрочь игнорируя все подсказки, что в этом слове буква «g» читается как «г».

– Вирджиния, – сказала Кристина, баюкая и рассматривая дочку.

Конечно, чтобы назвать «девственницей» ребенка, появившегося на свет раньше срока из-за изнасилования, нужно было обладать слишком уж специфичным чувством юмора, но про это, самое распространенное значение имени «Вирджиния» Кристина тогда просто как-то не вспомнила. «Бодрость духа», «сила духа» – именно это, более редкое значение вышло сейчас на первый план. Сама того не зная, дочка вернула Кристине силу духа и заставила бороться за жизнь, подстегнув инстинкт самосохранения своим появлением на свет. Впрочем, если бы сейчас Кристину спросили, почему она не пошла вместе с Кристофером, когда была возможность сбежать из поселка – она бы могла ответить только «дура была». Она прекрасно помнила все произошедшее, и сейчас все те мысли и поступки представлялись настолько глупыми, что оставалось только поражаться самой себе. Как она могла всерьез рассчитывать, что кхмеры прислушаются к ее словам и просто уйдут? Как могла не подумать о том, что другого шанса уйти у нее не будет? Как могла подставиться под пулю вместо того, чтобы выждать, попытаться сбежать? Впрочем, после того, как она «героически» ринулась останавливать повстанцев, вряд ли хоть какие-то ее действия сильно изменили бы ситуацию. Раненых расстреляли бы, а потом все равно принялись бы за остальных.

Как ни странно, чувства вины за свои действия или отчаянного сожаления о том, что все сложилось именно так, Кристина не испытывала. Она поступила так, как поступила. Она сделала свой выбор и сполна заплатила за него. Теперь все это – часть ее биографии. Нужно жить дальше.

– Кажется, она проголодалась, – сказала Кристина, когда Джинни снова расплакалась. – Сейчас мы тебя покормим, – пообещала она дочери.

Но, коснувшись груди, поняла, что поторопилась с обещанием.

– Мы пробовали, мэм, – сочувственно сказала медсестра, когда Кристина подняла глаза. – Я принесу бутылочку для Вирджинии.

Кристина коснулась губами лба дочери, успокаивая ее. Видно, кровопотеря была большой, вот молока и нет. Ничего страшного. Главное, все они живы. Хотя… Кристина закусила губу и мотнула головой, прогоняя неприятную догадку. Но мысль была настойчива. К тому же, она проливала свет на ту, самую большую глупость, каковой Кристина теперь считала свое поведение сразу после сообщения Кристофера. Конечно, тут еще могло сыграть роль стремление к самостоятельности, искаженное до идиотизма и вылезшее в самый неподходящий момент, но сейчас ей казалось важнее всего то жгучее нежелание рожать этого ребенка, которое она испытывала после ухода Питера. Бессонная ночь, стрессовая ситуация – и вот итог, самоубийственный, нелепейший поступок, которому сейчас она не могла найти каких-либо внятных объяснений. Да, конечно, она все же дала возможность скрыться Крису и детям, но… Какой ценой? Ведь это чудо, что один из солдат сжалился и не позволил товарищу пристрелить ее с досады на испорченное развлечение.

Неужели все это произошло потому, что ей бессознательно хотелось отомстить мужу, убив его ребенка? А теперь, хоть она и передумала, увидев свою дочку, организм продолжает выполнять заданную программу и не желает кормить новорожденную? Какая же она была дура… Причем тут Питер? Это ее ребенок, ничей больше.

– Надеюсь, ты простишь меня, – баюкая девочку, прошептала Кристина. – На самом деле я тебя люблю. Просто мне нужно было немного времени, чтобы понять это.

Вместо медсестры с бутылочкой в палату вошел Боб Фокс.

– Хо-хо-хо! – с порога поприветствовал он их.

– Тут не отмечают Рождество, Боб, – улыбнулась Кристина.

– Ну ты-то католичка? Так что не перечь старику, – усмехнулся Фокс, передавая ей бутылочку. Кристина привычно попробовала, не слишком ли горячо, и дала соску дочери. Вирджиния тут же довольно зачмокала, прикрыв глазки и полностью погрузившись в процесс.

Неслышно вошла медсестра, неся поднос с едой, поставила его в сторонке и вышла. Когда малышка уснула, настала очередь Кристины, она ела медленнее, но с удовольствием, аппетит, хоть и слабенький, но был.

– К тебе тут кавалер рвался, – когда она закончила с едой, ворчливо сообщил Фокс.

– Питер?

– Хм… – Боб Фокс удивленно приподнял брови.

– Ну, я думала, он не мог не услышать о том, что случилось с Кахкае, – прищурясь, глухо пояснила Кристина.

– Что ж… – Боб покачал головой, поморщился, но высказываться, щадя чувства Кристины, не стал. – Нет, не угадала. Это был твой белобрысый воздыхатель. Ты мне вот что скажи: этот парень пытался тебя оттуда увести?

– Пытался, – кивнула Кристина. – Не его вина, что ничего из этого не вышло.

Видно было, что пожилой врач испытал серьезное облегчение от этого подтверждения.

– Давно ли ты разочаровался в своем протеже? – с усмешкой спросила она.

– С тех пор, как увидел, в каком состоянии тебя привезли, – сдвинул брови Фокс. – Я, знаешь ли, думал, что отдал тебя в надежные руки, что этот парень сумеет тебя защитить. Как же так, девочка?

– Так уж вышло, Боб, – глядя мимо него в окно, проговорила Кристина. Рассказывать учителю то, что она сама про себя только что поняла, ей совсем не хотелось. Расстроится ведь. – Так уж вышло. А Питер, значит, даже не приходил?

– А ты что, ждала? – поинтересовался Фокс. – Что-то я по рассказам Дамира так и не понял, кого же ты выбрала. Детей привез белобрысый, а ждешь ты почему-то мужа…

– Никого я не выбрала, Боб, – покачала головой Кристина. – И не уверена, что хочу выбирать.

– Ну, времени у тебя навалом, – успокаивающе заверил Фокс. – Отдыхай, поправляйся и думай себе на здоровье.

Кристофер все-таки добился, чтобы его пропустили к Кристине. Сидел рядом, смотрел ласково, по руке гладил, ничего не требовал, не произнес ни слова упрека, хотя Кристина была к этому готова и считала, что заслуживает.

Кристине все время что-то мешало, какое-то странное ощущение. Всего две недели назад она, ни секунды не колеблясь, доверила Кристоферу самое ценное, что у нее было – детей. Правда, уже тогда она почему-то не доверила ему себя саму. Вместо этого кинулась останавливать «красных кхмеров». При всей нелогичности ее тогдашнего поведения эта деталь настораживала Кристину. И чем дольше она думала – тем больше. Самым естественным в той ситуации было бы схватить детей в охапку и позволить Крису вывести их из деревни. А она, словно одинокая гордая львица, кинулась защищать свой выводок. В тот момент Кристина была уверена, что делает все правильно, теперь же не могла понять, почему поступила именно так. Она была уверена, что Кристофер позаботится о детях, но даже не подумала, что он вытащит ее из рабочего поселка или поможет сбежать по дороге. И вместо того чтобы затаиться и ждать, шагнула под пулю, фактически подставившись под насилие. Потом-то все равно инстинкт самосохранения сработал, и она поняла, что сопротивляться нельзя, этим она только спровоцирует насильников на более жестокие действия, а просто изнасилование есть шансы пережить – но захватившее ее тогда врасплох чувство обреченности и одиночества, заставившее шагнуть вперед, Кристина не забыла.

Все это было очень странно. Она доверяла Крису – и одновременно совершенно не доверяла. С другой стороны, его поведение тоже не выглядело логичным. То он вел себя так, будто является настоящим другом и достоин доверия, а то вдруг совершал какую-то пакость – вроде попытки ее поцеловать силой или провокации в адрес Питера.

Питер, кстати, так и не появился. Кристине даже показалось, что она чуть ли не скучает по мужу, но потом пришло понимание, что с Питером просто ассоциируется выбор, который ей нужно сделать. А как она может выбрать между Питером и Кристофером, если рядом только Крис? Тут Кристина задумалась. Может, она теперь выбирает не между Крисом и Питером? Тогда между Крисом и чем? Одиночеством? Самостоятельностью?

Кристофер, несомненно, вызывает у нее больше теплых чувств, чем Питер. Он лучше относится к ней и к детям. Даже такие мелкие глупости, как внешняя привлекательность, рост, чувство юмора, меньшая разница в возрасте – все было на стороне Криса. Сравнивать с Питером она могла и в его отсутствие, Кристина прожила с мужем восемь лет, и жизнь эту представляла себе очень хорошо, со всеми плюсами и минусами. Кристофер был лучше Питера – скрепя сердце, приходилось признать это. Но… То, что достоинства Криса она отмечала, преодолевая какое-то внутреннее сопротивление, настораживало. И Кристина медлила, не прогоняя его, но и не обещая ничего.

Когда она совсем поправилась, Боб Фокс подыскал ей и детям квартиру в городе. Выйдя из больницы, Кристина с изумлением увидела, как разительно изменилась столица за какую-то пару лет. Несмотря на гражданскую войну, Пномпень рос, строился и развивался. Город занимал теперь чуть ли не впятеро большую площадь, чем в тот год, когда Кристина увидела его впервые, одноэтажные бунгало почти полностью были вытеснены современными зданиями в несколько этажей. Теперь, как она с удивлением узнала, в столице было целых три госпиталя, десяток школ и несколько отелей, величественный храм и королевский дворец были полностью отреставрированы, а король поставил войскам задачу в кратчайшие сроки покончить с «красными кхмерами» – правительство собиралось поднимать страну на деньги, заработанные на туристах. Кристина с легким сожалением подумала, что она сама с удовольствием проехалась бы по стране как туристка – развалины буддистских храмов и древних монастырей, живописные реки и водопады… Если в стране будет безопасно, у этого плана определенно были шансы на успех.

Пока же ей нужно было определиться со своей дальнейшей жизнью. О возвращении в Кахкае речи не шло. Кахкае просто не стало. Тех, кто выжил, через несколько дней увезли в столицу, а поселок остался заброшенным. Либо в него придут новые поселенцы, либо через несколько лет джунгли поглотят руины.

Разбирая свои вещи, вывезенные Кристофером из Кахкае, Кристина наткнулась на пачку фотографий. Было такое чувство, будто они сделаны в прошлой жизни, закончившейся много-много лет назад. Она перебирала фотографии, пытаясь уместить в сознании тот факт, что с тех пор прошло меньше полугода. У них всех были такие счастливые лица!..

Одну из фотографий Кристина держала в руках особенно долго. Дамир выпятил грудь колесом, явно воображая себя самым главным. Кристина тогда, недолго думая, подставила ему рожки, а Кэтти сделала рожки ей, прямо из волос. Казалось, заливистый детский смех прямо слышно с фотографии. Неожиданностью для Кристины оказалось то, что Питер завершил цепочку, подставив рожки Кэтти.

У Кристофера действительно был талант. Запечатленный момент в подписи не нуждался. Идеальная счастливая семья.

Но Кахкае больше не было. Этой семьи – тоже. Это осталось в прошлом. Вспоминать о нем было приятно, словно о детстве. И с таким же умилением думать, как наивна ты была тогда. Каким красивым и светлым казался мир. Как совсем по-другому – умнее, правильнее – ты будешь жить теперь.

Кристина взяла ручку и аккуратно написала на обратной стороне: «Кахкае, Прейвихеа, 1995».

У нее было такое чувство, будто она положила гранитную плиту с датой смерти на могилу своего собственного прошлого памятником своим собственным ошибкам.

С тех пор как правительство признало существование проблемы с «красными кхмерами», оно взяло на себя обязанность заботиться о жертвах повстанцев. Всем выжившим в Кахкае была выплачена компенсация – разумеется, оказавшаяся каплей в море для ставших калеками, но Кристине она пришлась как нельзя более кстати, позволив прожить в столице полгода, пока не подросла Джинни.

Кристофер снова играл в игру «терпеливый влюбленный». Оказалось, что в то время, когда он так загадочно исчез из Кахкае, он вспомнил о своем хобби, и теперь был репортером в одной из столичных газет. Стране требовалась реклама, и Кристофер ее создавал. В перерывах между путешествиями по стране он непременно заходил в гости, развлекал Дамира и Кристину красочными рассказами о тех местах, где побывал, показывал отснятые фотографии. О своих чувствах речи не заводил, но никогда не упускал случая напомнить о них – прикосновением, долгим взглядом украдкой.

Сперва Кристина купилась на эту его игру, но вскоре почувствовала, как растет внутреннее напряжение – Кристофер к чему-то готовился, а она не понимала, чего ждать. Наконец, однажды он явился при полном параде, с букетом цветов и, картинно встав на колено, попросил Кристину выйти за него замуж.

– Вообще-то я замужем, ты не забыл? – тихо напомнила Кристина.

– Ты считаешь это замужеством? – поморщился Крис. Усмехнулся. – Ну, где он, твой муж? Я вызываю его на дуэль!

Кристина не улыбнулась. Раньше подобное дурачество Кристофера развлекало ее, а вот теперь, похоже, стало раздражать. Жизнь ведь не игра.

– Послушай, – серьезно заговорил Кристофер. – Сколько ты еще будешь цепляться за этого проходимца? Чем хуже, если будешь ты не доктор Маршалл, а доктор Менг, не в Камбодже, а в Штатах…

– В Штатах? – удивилась Кристина.

– Да, я уезжаю в Штаты. На пару месяцев. Если дела пойдут хорошо, останусь дольше. И я хочу, чтобы ты поехала со мной.

Кристина задумалась. Чтобы скрыть растерянность, забрала у Кристофера цветы и пошла искать вазу, чтобы их поставить. Штаты казались ей чем-то заоблачным, все равно что на Луну перебраться. Другая страна, другие обычаи, другие люди. Правда, уехала же она в свое время с Питером из Англии в Камбоджу. Но и ничего хорошего из этого не вышло. В последнее время Кристина часто задумывалась о том, как сложилась бы ее жизнь, если бы не Питер Маршалл. Вероятно, она уже сумела бы заработать себе репутацию. А у нее пока лишь год настоящей работы, да трое детей «в анамнезе», как она посмеивалась сама над собой. Разве что прабабку не переплюнула, у которой к тридцати четверо было. Но Кристине всего двадцать пять, и если она сейчас согласится…

Кристина в задумчивости стояла возле кухонного стола, поправляя цветы в вазе и не торопясь возвращаться в комнату. Этого ли она хочет от жизни? Да, в восемнадцать лет жизнь казалась ей простой, прямой накатанной дорогой: муж плюс дети равно счастье. Ну, вот они: муж, дети. Кристина взяла с полки фотографию. Ее семья. Ее иллюзия счастья. Кристофер, конечно, другой, но и она уже другая! Нет той худенькой девчонки с двумя растрепанными косичками, сжимающей в руках заветный диплом, нет той неуверенной в себе, обманувшейся в лучших надеждах женщины, которую Крис увидел однажды через решетку ямы. Даже вот этой женщины, счастливо смеющейся на снимке, уже нет. А ответить на вопрос, какая же она теперь, Кристина еще не может. И, пока не сможет, она ничего не сможет ответить и Кристоферу.

– Ну что ж, я так и знал, – неожиданно улыбнулся Кристофер, выслушав ее. – Третий отказ засчитан.

– Крис, я не…

– Да, да, – покивал он. – Я все понимаю. Ты не можешь. Собственно, я так и думал, поэтому и пришел до отъезда. Завтра я уезжаю, а сейчас… Я хочу, чтобы тебе было о чем подумать в мое отсутствие.

На сей раз Крис не стал прижимать ее к стене. Прижал к себе, приподнимая и впиваясь губами в губы. Кристина вырывалась, но… Но как-то не очень уверенно. В этот раз почему-то в напоре Кристофера не чувствовалось грубости, только сильное желание. И это было желание подарить ей удовольствие! Замешательства Кристины оказалось достаточно для того, чтобы Кристофер сумел начать целовать ее глубоко. Чужой язык трогал ее нёбо, касался языка, проводил по зубам. Ощущения были… ну, не то чтобы отвратительные, но достаточно неприятные, чтобы Кристина начала отбиваться с удвоенной силой.

– Прекрати, – сказала она, едва ей удалось освободить рот. – Я не хочу.

Легкая хрипловатость и частое дыхание после борьбы никак не способствовали правильному толкованию Кристофером этих слов. Его захлестнул азарт – игра выходила на финишную прямую. Сопротивление Кристины лишь заводило его, она уже упустила момент, когда можно было остановить все это одной пощечиной, как в тот раз – теперь Крис считал все ее действия частью игры, даже когда Кристина стала бить всерьез, метя в уязвимые места. Свой парадный костюм он содрал кое-как, одежда Кристины пострадала еще сильнее. Завалив ее на кровать, Крис прижал ее руки и с удовольствием занялся грудью, но приятные поцелуи слишком быстро сменились покусываниями, а крики «больно!», похоже, звучали для него как «еще!». Кристина попыталась извернуться, чтобы ударить его коленом в пах, но вместо этого Кристофер вклинил колено ей между ног, затем другое, а затем она ощутила, как в нее рывком вошел член… и замерла, потрясенная отсутствием боли. Там было влажно! Она возбудилась от этой борьбы, проходящей на грани насилия! Господи, неужели ей это может нравиться?

Кристофер не стал выяснять причины ее покорности, он вколачивался в нее все сильнее, ожидая криков страсти – он не сомневался, что рано или поздно она не сдержится. А Кристина на самом деле и не думала сдерживаться, ее переполняло необычными ощущениями настолько, что ни о чем думать она уже не могла.

Где-то в животе уже зарождалась сладкая дрожь – но тут Кристофер, кончая, впился зубами в ее плечо. Одна из его любовниц как-то сказала, что в такой момент укус удесятеряет оргазм. Крис хотел оставить этой непокорной женщине самые незабываемые ощущения на прощание, чтобы, поскучав месяцок-другой, по возвращении она уже сама бросилась бы ему на шею.

Но на Кристину это подействовало как электрошок. Все приятные ощущения пропали без следа, она могла думать только об этой невыносимой боли. Обманутый ее податливостью за несколько минут до того, Кристофер выпустил ее руки, и это дорого ему обошлось. Кристина рванулась, больно заехав ему по ребрам, попав-таки острой коленкой в пах, головой – в нос, и напоследок, не иначе как с перепугу, отвесила шикарный удар справа в челюсть, не беспомощно-женский – открытой ладонью, а полноценный – кулаком.

Ошарашенный Кристофер остался на кровати, пытаясь зажать все поврежденные места разом, а Кристина скрылась в ванной.

Немного придя в себя, Кристофер вдруг громко рассмеялся, затем, потирая челюсть, подошел к двери ванной и довольно произнес:

– Да, когда захочешь, ты бываешь чертовски убедительна! Я все понял. Больше кусаться не буду.

Крис помолчал, прислушиваясь, потом постучал.

– Уходи, – донеслось из ванной.

Крис пожал плечами, огляделся, вытерся простыней, оделся и ушел в самом радужном настроении. Ничего, поскучает пару месяцев, потом посмотрим, «уходи» или «о да, милый».

Кристина его мнение не разделяла ни в коей мере. Выплакавшись, она осторожно встала под душ, морщась и постанывая, промыла многочисленные царапины, мелкие укусы и один большой, причинявший особую боль. Осторожно выглянув из ванной и убедившись, что Кристофер действительно ушел, убралась в комнате, швырнула оскверненную постель в стирку, чтобы как-то успокоиться, выкинула в мусор принесенный букет.

«Может, я ничего в этом не понимаю, но мне такая любовь не нравится», – сказала сама себе Кристина. Кристофер говорил, что уезжает, значит, месяца два она будет в безопасности. А потом? Он же ясно дал понять, что намерен добиваться ее, когда вернется. А слова «нет» этот человек явно не понимал. Нужны были аргументы посерьезнее.

С той же отчаянной храбростью, с которой когда-то она решилась подойти к тем двум шлюхам с просьбой научить ее заниматься любовью и возбуждать мужа, теперь Кристина Маршалл подошла к отставному вояке с просьбой научить ее самозащите. Через полгода она довольно сносно освоила основные приемы рукопашного боя и научилась неплохо стрелять. Ножи вообще показались ей чем-то родным и ложились в цель без промаха.

Но все это было уже не в столице.

Через неделю после отъезда Кристофера, зайдя в госпиталь к Бобу Фоксу с вопросом, нет ли у него работы для нее – деньги кончались, а Джинни была уже достаточно большая, чтобы оставлять ее на попечение няни, Кристина неожиданно получила предложение, от которого не просто не смогла, но и не захотела отказываться.

В восстановленном Кампонгчнанге открывался новый госпиталь. Требовался главный врач. За рекомендацией обратились к Бобу Фоксу – известному столичному специалисту, чей госпиталь был одним из лучших. Увидев Кристину и услышав ее вопрос, Фокс патетично воздел глаза к небу и заявил, что это судьба.

Такой шанс Кристина упустить не могла. Если это действительно была судьба, то, кажется, она наконец-то повернулась своим светлым ликом.

Глава 8.

Если Пномпень сильно изменился за те пару лет, пока Кристина его не видела, то Кампонгчнанг за прошедшие годы изменился до неузнаваемости. После нападения «красных кхмеров» в самом начале гражданской войны город не стали восстанавливать, его отстроили заново. Расположенный удивительно удачно с точки зрения туристического бизнеса, Кампонгчнанг расцветал на глазах. С одной стороны, хорошая трасса вела в столицу, предоставляя возможность туристам посетить ее и осмотреть достопримечательности. С другой – можно было отправиться в путешествие на каноэ по горным рекам или экскурсию к красивейшим водопадам. Наконец, несколько часов вверх по реке – и можно было провести чудесный день на огромном озере Тенлисап.

Отели, кемпинги, лодочные станции и бунгало на берегах реки и озера росли словно грибы после дождя. Единственный госпиталь города перестал справляться, и муниципалитет выделил деньги на новый. В него-то и была назначена главным врачом двадцатишестилетняя Кристина Маршалл.

Перед отъездом Боб Фокс прочел ей детальную лекцию, как руководить госпиталем, на что обращать внимание, как подбирать персонал. Кристина внимательно слушала, уточняла, потом подумала – и сделала все по-своему. Многое из того, что годилось для солидного пятидесятилетнего мужчины, могло не подойти для женщины, которой нет еще и тридцати. Первые полгода были сложными. Не все и не сразу стали воспринимать всерьез маленькую докторшу, никогда не повышавшую голос. Кристина реагировала по-разному, от выговора до увольнения, если в результате действий несогласных страдали пациенты. Если же вреда делу не наносилось, виновный в неподчинении вызывался на совет госпиталя с докладом: что он считает необходимым изменить в управлении и почему. Санкции следовали, только если человек не мог привести никаких аргументов в свою пользу.

Кое-кто фыркал, говоря: «Бабское руководство до добра не доведет». Другие предсказывали скорое увольнение такого мягкотелого главврача, который не может отстоять свой авторитет. Но вот только через несколько месяцев даже до самых упертых дошло (не без подсказки со стороны), что на совете они выглядят как школяры только если действительно перед этим повели себя как школяры и не выполнили распоряжение доктора Маршалл или другого старшего врача без веских причин. А если причины были – то и человек выглядел солидным взрослым врачом, преданным своему делу и вносящим свое предложение всем на благо.

Тузом в рукаве выступали диагностические способности Кристины, ее умение понимать без слов, что было особенно ценно в случаях с туристами, зачастую либо не говорившими ни на английском, ни на кхмерском, либо от боли позабывшими все языки кроме родного. Кристина пыталась научить этому тех, кто желал учиться, что оказалось не так-то просто. Конечно, после ее подсказок обучаемые обращали внимание на те симптомы, которые могли существенно облегчить постановку диагноза. Но как научить видеть эти симптомы…

Однажды кто-то догадался поинтересоваться, как это удается ей самой.

– На самом деле я просто смотрю внимательно на человека и слушаю себя, – пожала плечами Кристина. – Если у меня вдруг возникают какие-то ощущения, я проверяю, есть ли соответствующие симптомы у больного. Ведь в своих ощущениях разобраться легче, чем в чужих. Вы сразу чувствуете, когда что-то не в норме. А наш мозг на бессознательном уровне может воспринять куда больше информации и обработать ее куда быстрее, чем мы можем сделать сознательно. Вот и весь секрет.

Воспользоваться советом смогли очень немногие, но те двое, у кого получилось, вскоре стали весьма популярны. Правда, через некоторое время один из них, дико смущаясь, заявил, что собирается в столицу. Кристина подбодрила парня, сообщив, что своими успехами он обязан только себе самому – ведь ее слова слышали многие, но воспользоваться ими не смогли, так что нет ничего плохого в том, что он теперь хочет попробовать выстроить свою карьеру и реализоваться как профессионал.

Второй ее успешный ученик, сорокалетний Йенг Вон, вскоре стал ее заместителем.

Через два месяца Кристофер из Штатов не вернулся. И через три, и через шесть. Кристина некоторое время еще прислушивалась к себе – не появятся ли досада, чувство брошенности или еще какие-то сигналы, свидетельствующие о том, что ее тянет к Кристоферу, и в глубине души она ждет его возвращения. Но почувствовала она только облегчение. Больше ей не нужно было думать о том, как оградить себя от домогательств с его стороны. Занятия по самообороне не пригодились, но Кристина была довольна, что научилась всему этому. Она надеялась, что если ей суждено снова оказаться в критической ситуации, эти навыки придадут ей как минимум ту каплю уверенности, которая не позволит впасть в ступор от страха. Конечно, она надеялась, что ничего подобного не случится, но помнила, что жизнь непредсказуема, а своему рассудку, как показывала практика, в критической ситуации доверять можно было не всегда.

Впрочем, пока жизнь вновь играла яркими красками: любимая работа шла успешно, приносила радость и неплохой заработок, а все оставшееся время занимали ее дети.

Дамир пошел в школу, где наравне с хорошими успехами в учебе показал себя просто ужасным задирой. В свои девять лет мальчик считал себя главой семьи, защитником матери и сестер, но при этом полагал, что его должны слушаться и все остальные, так как он всегда прав. К сожалению, правоту свою он предпочитал доказывать кулаками. Когда Кристина объясняла, что начать драку – все равно, что признать свою неправоту и отсутствие других аргументов, кроме кулака, Дамир кивал и обещал исправиться, но как только кто-то начинал ему перечить, он вспыхивал словно порох, и Кристине снова приходилось лечить синяки и ссадины и извиняться перед родителями пострадавших за несдержанность сына.

Кэтти, видимо, пошла по стопам прабабки и при виде разноцветных тряпочек просто впадала в экстаз. Едва выучившись удерживать в пальчиках иголку и делать стежки, девочка стала экспериментировать на своих куклах, сооружая для них наряды один другого причудливее. Выбирать для шестилетней модницы одежду было сущим наказанием, хотя свои желания Кэтти подкрепляла не истерикой плана «я так хочу», а рассуждениями на тему сочетания цветов, тканей и форм, от которых продавцы впадали в ступор и осторожно спрашивали у Кристины, сколько лет ее дочери. Кристина же внимательно выслушивала рассуждения Кэтти, порой подсказывая еще неизвестные той термины, когда понимала, что именно девочка пытается втолковать очередной продавщице с помощью сравнений – не «как камушек из реки», а «гладкий», не «как солнышко», а «круглый»…

Джинни молча наблюдала за сестрой и матерью. Порой Кристине казалось, что внимательные карие глаза просто вбирают этот мир словно губка, стараясь не пропустить ни капли. Волосы девочки уже не были рыжими, потемнели, и из всех троих детей Джинни походила на мать больше всех. Кристина не любила это слово, но она читала его в глазах других людей – ее младшую дочь считали странной. С самого раннего детства Джинни впадала в беспокойство в отсутствие матери. Никакие уговоры, что мама скоро вернется, даже если Кристина уходила на полчаса в магазин, не действовали. Девочка не шла ни к кому на руки, а когда находилась в одной комнате с матерью, все время норовила прижаться или хотя бы прикоснуться к ней. Во время прогулок Джинни частенько делала вид, что устала и не может больше идти, хотя похоже было, что девочка просто хочет, чтобы ее взяли на руки.

Кристина перелопатила гору специальной литературы, писала Бобу Фоксу с просьбой достать последние исследования по похожим темам. Главной причиной такой повышенной тревожности, как она вычитала в одной из книг, мог быть тот месяц, когда Кристина отчаянно не хотела рожать этого ребенка. Бессознательный страх потерять маму, оказаться брошенной был у Джинни слишком силен. Единственной рекомендацией, найденной в книгах, было не запрещать ребенку ощущать физический контакт и ждать. Не получая никакого подтверждения, рано или поздно страх должен был пройти.

Еще одной проблемой была речь. Дамир заговорил где-то в полтора года – воспитатели в приюте не смогли сказать точно. Кэтти заговорила в год и семь. Трехлетняя Джинни молчала. Кристина решила на ребенка не давить, предупредила няню, чтобы та продолжала побольше разговаривать с девочкой, но с каждым месяцем беспокоилась все больше.

В Англии, как и в большинстве стран, где господствует христианство, церковь относится к браку строже, чем государство. Католический брак, к примеру, можно только аннулировать в исключительных случаях, расторгнуть же его нельзя. Да и для расторжения гражданского брака, заключенного в мэрии, понадобятся серьезные причины.

В Камбодже все наоборот. Буддизм относится к проблемам семьи и брака с философским спокойствием: хочешь – женись, не хочешь – не женись, главное – не порть карму негативными эмоциями. Зато государство стоит на страже нравственности своих граждан столь непримиримо, что в некоторые периоды за измену полагался, ни много ни мало, расстрел.

Староста, к которому пришла Кристина Маршалл с вопросом о том, как ей развестись с мужем, поначалу ответил решительным отказом. При наличии троих несовершеннолетних детей, по его мнению, веских причин для развода быть не могло.

– Какой бы он ни был, детям нужен отец, – строго выговаривал он Кристине.

Ситуация была сложной: поскольку брак был заключен в Англии, то, чтобы развестись по английским законам, Кристине пришлось бы вернуться туда и прожить в стране не меньше года до подачи заявления. Зато в Англии можно было бы упомянуть про измены Питера, как причину расторжения брака, не отправив его при этом за решетку.

– Да, детям нужен отец, – согласилась Кристина, помолчав и подумав. – Только вот, знаете ли, это было решение моего мужа, бросить их. Я всего лишь хочу придать законный статус свершившемуся факту. Если бы мой муж был здесь, я уверена, что он не смог бы даже назвать дни рождения детей.

Староста поджал губы, и Кристина поняла, что он тоже не помнит дни рождения своих детей, но не считает себя из-за этого плохим отцом.

– Но это ерунда, – продолжила Кристина. – Он не знает даже имени своей третьей дочери, потому что вообще не знает, что у него родилась еще одна дочь, а не сын, – она погладила по голове Вирджинию, сидящую у нее на коленях. – Питер ее не видел. Ни разу, – добавила она, поднимая глаза на старосту. – Он бросил нас еще три года назад.

– Что ж, это серьезная причина, – нехотя признал староста. – Думаю, я могу принять ваше заявление. Но не ждите, что в такой ситуации вопрос решится быстро, – предупредил он.

– Я никуда не тороплюсь, – улыбнулась ему Кристина.

Если бы она знала, кто стоит сейчас на пороге ее дома…

Но Кристина ничего не подозревала. Отдала старосте заявление, уплатила положенную пошлину, вышла на улицу и, подозвав Дамира с Кэтти, отправилась домой. По дороге они заглянули на местный рынок, закупили кое-какие продукты. Дамир с Кэтти шумно спорили, куда отправиться в мамин выходной – на речку или просто гулять. Не любившая плавать Кэтти была категорически против речки и не понимала, почему Дамир не может отправиться туда один, а Дамир, считая себя главой семьи, хотел, чтобы они непременно шли все вместе и туда, куда хочет он. Джинни как всегда молчала, внимательно разглядывая спорщиков. Кристина наблюдала за ней, зная, что дочка прекрасно понимает суть спора, и ожидая, что девочка как-то выразит свое мнение.

Питер Маршалл стоял на пороге дома, запыленный, усталый и злой. Из столицы он уехал почти неделю назад. При таких суровых законах касательно семейного права, как ни странно, измена была нормой. Практически все мужчины имели любовниц, а то и пару семей на стороне, да и многие женщины не отставали в любвеобильности. В то же время, все это не мешало отдельным индивидуумам самым варварским образом проявлять свою ревность. Совсем недавно по стране прогремело жуткое событие: по приказу одного влиятельного чиновника его юной любовнице, посмевшей сменить покровителя, плеснули в лицо кислотой. Девушку едва удалось спасти, но зрение и красота были потеряны навсегда. Питеру повезло больше. Другой влиятельный человек, муж его последней пассии, удовлетворился тем, что его громилы переломали горе-любовнику все пальцы на руках, несколько ребер и челюсть. Выйдя из больницы, Питер обнаружил, что остался безработным.

Тогда он, недолго думая, направился в Кахкае. Невероятно, но факт – он ничего не знал о случившемся с поселком. В то время новости интересовали его куда меньше, чем прелести очередной любовницы. Удивленные взгляды водителя, когда тот услышал про пункт назначения, Питер проигнорировал.

От Кахкае осталось немного. Джунгли с радостью принялись за предложенную добычу. Таксист злорадно заломил тройную цену за обратную дорогу, и Питеру пришлось заплатить – не оставаться же куковать в «проклятом месте». Довольный водитель на обратном пути рассказал Питеру о произошедшем. Выжила ли беременная женщина с двумя детьми, он не знал, зато знал, в какой госпиталь перевезли выживших, и охотно поделился информацией. Не безвозмездно, разумеется.

Вернулся в столицу Питер практически без денег, но тут ему повезло, поскольку госпиталь, куда перевезли выживших в Кахкае, оказался ему прекрасно знаком. Правда, Боб Фокс долго сопел, хмурился и не желал отвечать, выжила ли Кристина и где она теперь. В конце концов, Питер припер старика к стенке железным аргументом: он отец и имеет право увидеть детей.

До Кампонгчнанга добираться пришлось на попутках, благо шло их в том направлении немало. Город показался Питеру огромным. К тому же сперва он сунулся не в тот госпиталь, затем долго искал нужный, который оказался на другом конце города, там ему долго не хотели давать домашний адрес доктора Маршалл, поскольку никогда не слышали о том, что у нее есть муж.

Едва по госпиталю разошелся слух, что объявился муж Кристины, вокруг стали собираться кучки любопытных. Вот только на лицах ее коллег и подчиненных Питер не прочел ничего для себя лестного, а случайно услышанное «фу, да я бы за такого урода в жизни бы никогда не вышла, и что она только в нем нашла» окончательно испортило ему настроение. Впрочем, нет, окончательно оно испортилось тогда, когда он обнаружил, что Кристины нет дома.

Солнце успело подняться высоко, когда Питер услышал звонкие детские голоса. Прикрыв глаза рукой, он посмотрел вдоль улицы – и с трудом смог закрыть рот. После всего, что ему рассказывали о случившемся в Кахкае (а водитель не пожалел красок для описания), Питер ожидал увидеть бледную, замученную, рано состарившуюся женщину, которая, несомненно, с радостью воспримет возвращение защитника и кормильца-мужа. Но по улице шла молодая, покрытая ровным загаром женщина, одетая в сине-голубой саронг. Отросшие волосы были острижены простым и элегантным каре – Кристина решила, что военная форма и короткая стрижка не соответствуют ее должности, а косы превратят ее совсем в девчонку, и остановилась на промежуточном варианте. На работе она носила легкие блузы с юбками или брюками, а вот вне работы облюбовала своеобразные, но неожиданно удобные и практичные саронги. Обе дочери тоже полюбили национальную кхмерскую одежду, только Кэтти предпочитала яркие оттенки, вроде красного с желтой отделкой, одетого на ней сейчас, а Джинни, наоборот, любила глубокие темные или светло-пастельные тона. Дамир, заядлый купальщик и рыболов, из одежды признавал лишь шорты. В рубашку и брюки для занятий в школе облачался всегда неохотно.

Уставшую от долгой прогулки Джинни Кристина взяла на руки, Кэтти шла рядом, все еще не закончив спор с Дамиром, который, «как настоящий мужчина», сразу после рынка отобрал у матери корзину с продуктами и теперь пыхтел, изо всех сил стараясь не показывать вида, что ему тяжело.

Это была просто идеально прекрасная картина. Такая семья – гордость любого мужчины, и Питер, ничтоже сумняшеся, тут же произнес про себя «моя семья», раздуваясь от гордости.

Встреча, правда, вышла не совсем идеальной. Точнее, совсем не идеальной. Заметив мужчину, явно поджидающего их у порога, Дамир сдвинул брови и шагнул вперед, верный своему образу «главного мужчины в этом доме», но потом узнал отца, и его лицо разгладилось. Питер готов был открыть объятия, ожидая, что мальчик бросится к нему на шею, но этого не произошло.

Дамир посмотрел на мать и как-то хмуро сообщил:

– Папа.

– Я вижу, – негромко сказала Кристина, ободряюще погладив по голове прижавшуюся к ней Кэтти. – Девочки, это ваш папа.

Под взглядом четырех пар темных глаз Питеру стало как-то неуютно. Рады ему точно не были.

Глава 9.

Если бы кто-то спросил Питера Маршалла, почему он так уверен, что брошенная им почти четыре года назад семья должна ждать его возвращения и непременно ему обрадоваться, вряд ли бы он нашелся с ответом. Это же его семья, его жена, его дети – разумеется, они должны ждать, должны радоваться.

То, что ему не рады, Питер понял в первую же минуту встречи, и это его слегка огорошило. Ну ладно, Дамир мог обижаться за то, что он так долго не приезжал. Но Кэтти чего обижаться, она же совсем мелкая была, что она помнит-то?! Испугалась вон, дуреха, не признала даже. Но это хоть как-то можно было объяснить, а вот открытая враждебность младшей дочери поставила Питера в тупик. Чем он мог ее обидеть, если первый раз видит? Разве что Кристина наговорила ей чего…

В глаза жене Питер решился взглянуть не сразу. А взглянув – приободрился. Не было в них ни обиды, ни злости. И Питер, недолго думая, решил, что все в порядке. Жена не злится, а дети… Дети привыкнут, куда денутся.

Кристина же, подавив первый порыв произнести: «Что ж, очень мило с твоей стороны, что ты зашел поздороваться, но теперь извини, мы пошли», – теперь наблюдала за Питером даже с интересом. Она никак не могла предположить, что муж еще объявится – после всего, что он наговорил при расставании, после того, как он не пришел даже узнать, живы ли они, и не интересовался ни ей, ни детьми столько времени… Что же такое должно было произойти, чтобы Питер вдруг вспомнил о них? И что он собирается делать?

Кроме того, Кристина не хотела лишать детей возможности самим решить, как они относятся к своему отцу. Она никогда не говорила ничего плохого в его адрес, на вопросы Дамира и Кэтти о том, где же папа, отвечала, что папа в столице, зарабатывает деньги и надеется, что у них будет все хорошо. Дамир из-за этого немного важничал, ведь по его представлениям это означало, что отец доверил семью ему, а Кристина считала такую полуправду лучшим выходом. Сейчас Дамир насупился, видимо, прощаясь со своим титулом главы семьи.

– Что ж, – сказала Кристина, решив, что негоже устраивать представление на улице, – заходи, раз приехал.

Приглашение не отличалось особым радушием, но Питеру хватило и этого. Решив разыграть настоящего отца семейства, он шагнул к жене, протягивая руки к Джинни. Питер собирался взять девочку на руки, одним махом убив двух зайцев: вроде как помочь Кристине, забрав у нее явно не слишком легкую ношу, и ненавязчиво познакомиться и подружиться с младшей дочерью. Вот только Джинни это пришлось явно не по вкусу. Девочка коротко вдохнула, будто захлебнувшись воздухом, вцепилась что было сил в одежду матери, прижимаясь к ней всем телом, и куда-то в шею торопливо заговорила, всхлипывая в промежутках:

– Нет-нет-нет-нет, не отдавай меня ему! Не хочу к нему! Он плохой-плохой-плохой!

Оторопевший Питер опустил руки и отступил на шаг. Кристина тоже инстинктивно отступила, еще больше увеличив дистанцию.

– Детка, посмотри на меня, – погладив Джинни по голове, попросила она.

Девочка послушно подняла голову с ее плеча, позволяя увидеть мокрые щеки, уже покрасневший нос и дрожащие губки подковкой.

– Я буду очень-очень хорошей, – пообещала Джинни.

– А ты и так очень-очень хорошая, – улыбаясь, заверила ее Кристина. – Я и не собиралась тебя отдавать. Никому-никому. Конечно, если ты сама захочешь к папе на ручки…

Джинни так отчаянно замотала головой, что пояснений не требовалось.

– Хорошо, тогда мы все-таки войдем в дом, ты пойдешь в ванную и умоешься, а потом посидишь с Дамиром и Кэтти, хорошо? Я никуда не уйду, просто поговорю с папой, ладно?

– Хорошо, – согласилась Джинни, а Дамир с Кэтти кивнули.

Желания пообщаться с отцом ни у кого из них что-то не возникло. Дамир переживал утрату старшинства, Кэтти отца почти не помнила, Джинни вообще не любила новых людей, тем более тех, кто покушался на ее личное пространство.

– Мам, а как же речка? – уже почти скрывшись в дверях детской, вспомнил Дамир.

– Речка никуда не убежит, – успокоила Кристина.

Дамир решил считать это подтверждением того, что спор с Кэтти разрешился в его пользу, и поспешно скрылся в детской, пока мама не передумала.

Вышедшая из ванной Джинни, опасливо покосившись на Питера, юркнула туда же.

Питер с досадой подумал, что Кристина в разговоре – умышленно или случайно? – ни разу не назвала девочку по имени. Он прошелся по дому: гостиная, спальни детей – об этом свидетельствовали картинки и разноцветными буквами наклеенные имена (ага, Джинни!) на дверях комнат, спальня Кристины – то, что шкаф для книг и журналов был больше размером, чем шкаф для одежды, вызвало у него ностальгическую улыбку. Похоже, в главном жена не изменилась. Дети были в игровой. У Дамира уже была война в разгаре, Кэтти наряжала кукол, младшая старательно разукрашивала стену. Питер только рот смог открыть, глядя на это. Целая стена была глиняной. Пол рядом с ней – тоже. Десятка два баночек с разноцветными красками, стул, на нем тазик с водой, полотенца, под стулом – ведро и тряпка, видимо, эквивалент ластика. Кисточек предусмотрено не было, маленькая художница просто макала пальчики в краску и рисовала на стене. Возле окна виднелся старый, засохший рисунок: четыре разноцветных пятерни, слегка заходящих друг на друга.

Видимо, Питер слишком долго рассматривал поразившую его картину, потому что девочка почувствовала его взгляд и обернулась. В ее глазах снова отразился страх, она торопливо глянула на Дамира, будто взывая о помощи. Безмолвного призыва оказалось достаточно. Дамир подошел и встал рядом с сестрой. Питер скорчил ей рожу, надеясь развеселить и переломить этот непонятный ему страх, но девочка только прижалась к Дамиру, который покровительственным жестом обнял ее за плечи.

– Не надо ее дразнить, – странно взрослым тоном сказал он отцу. – Она не любит …чужих.

Питер чуть не психанул от этого тона – ишь ты, командир выискался, отца учить! – и от того, как Дамир посмел его назвать, но тут подошла Кристина.

– Что случилось? – спокойно и чуть насмешливо спросила она.

Заглянула в детскую, задержалась взглядом на рисунке Джинни. Четыре фигурки: большая голубая, маленькая синяя, красно-желтая и коричневая побольше, синяя речка, желтое солнце, – и большая черная туча, из которой идет черный дождь, вот-вот догонит фигурки. Предельно ясно и выразительно.

Кристина ободряюще улыбнулась Джинни:

– Мы с папой будем в гостиной. Без особой необходимости нам не мешайте. Я с ним поговорю, а потом мы пойдем на речку. Я вас позову.

Три синхронных кивка – и дети вернулись к своим занятиям, будто взрослых тут больше не было.

Питер пошел за Кристиной, одновременно злой и обнадеженный. В доме не было и следа другого мужчины. За все эти годы его место никто не занял, значит, Кристина его ждала, хоть и демонстрирует прямо противоположное.

Он развалился на плетеном креслице, наблюдая, как Кристина разливает чай. Питер чувствовал себя хозяином положения. Кристина вела себя так церемонно, будто он попал на английский «файф-о-клок», только с восточным антуражем в виде пиал и саронгов.

– Значит, внушаешь детям, что я им чужой? – поинтересовался Питер, начиная разведку боем. Что-то подсказывало ему, что в роли просителя выступать бесполезно, а вернуть свое «место под солнцем» хотелось. Значит, нужно легонько надавить.

Кристина помолчала, изучая его лицо.

– А какой же ты им? – негромко поинтересовалась она. – Неужто родной?

Сарказма Питер не уловил. Это слишком выбивалось из характера Кристины, каким он его помнил.

– Не просто родной, а родной отец! – с апломбом сказал он.

– Оте-ец, – насмешка в голосе Кристины стала более явной. – Наверное, я должна быть тебе благодарна за то, что ты заделал мне таких замечательных детей, а, Питер? Кстати, ты на скольких претендуешь?

– Что?!

– Ну… – Кристина пожала плечами, провела пальцем по ободку пиалы. – Мне так помнится, в последнюю нашу встречу ты утверждал, что я …как ты там говорил?

Питер молчал, поигрывая желваками. Конечно, он помнил только общий смысл сказанного тогда, но повторять свои слова что-то не хотелось в любом случае.

– Молчишь? – Кристина говорила спокойно, но Питеру захотелось поерзать. – Это правильно. Кстати, с чего ты вздумал тянуть руки к ребенку, про которого ты не знаешь абсолютно ничего, даже имени, и вообще своим признавать отказался?

– Ну, погорячился я тогда, с кем не бывает, – примирительно буркнул Питер. – Ты тоже хороша, знай хвостом крутила перед Крисом. Он-то, я погляжу, тоже не торопится признавать дочку своей?

Кристина спокойно выдержала испытующий взгляд Питера, не спеша возражать мужу и убеждать, что Джинни его дочь.

– Надолго ты в Кампонгчнанг? – спросила она, когда мужу надоело сверлить ее взглядом, и он принялся-таки за чай.

Питер чуть не поперхнулся. Потом справился с собой, отпил еще глоток.

– Посмотрим, – лениво протянул он. – Смотря что ты сможешь мне предложить.

Такой широкой улыбки на лице жены Питер давно не видел. Очень давно. Кристина откинулась на спинку кресла, ее глаза искрились еле сдерживаемым смехом.

– Даже не знаю, Питер, – проговорила она. – И что же я смогу тебе предложить…

– Я не о том, о чем ты подумала, – задрал подбородок Питер, с гордостью отвергая глупые подозрения. – От тебя мне ничего не нужно. Я имел в виду работу.

По мимике Кристины он так и не понял, ощутила ли она всю мощь этого неожиданного удара. Она склонила голову, потирая лоб, волосы слегка прикрыли лицо, и разобрать его выражение было сложно.

– Работу, – повторила Кристина, опустив руку и спокойно глядя на Питера. – А что бы тебя заинтересовало?

– Ну, поскольку ты теперь начальница, у тебя наверняка найдется, что предложить.

– Разумеется, – кивнула Кристина. – Могу я взглянуть на твое резюме?

– Это еще к чему?! – возмутился Питер.

– Таков порядок, – пожала плечами Кристина. – Мне же нужно вложить что-то в дело.

Она легко встала, прошла в маленькую комнату, в которую Питер не успел заглянуть – судя по всему, там было что-то вроде кабинета, только письменный стол был маловат, словно детский. Вернувшись, положила перед Питером лист бумаги и ручку.

– Можно подумать, ты сама не знаешь, – он нарочито небрежно отодвинул лист от себя и даже рассмеялся.

– Представь себе, о последних годах я ничего не знаю, – прищурилась Кристина.

– Я продиктую.

– А кроме того, – продолжила она, – мне нужно убедиться, насколько восстановилась твоя моторика после переломов.

Питера пробил холодный пот – заметила. Черт возьми, заметила!

Как можно было надеяться, что врач с таким опытом ничего не заметит – непонятно, но Питер самоуверенно считал, что легко обведет жену вокруг пальца. Даже сломанного. Ну а потом, когда все всплывет, уж он сумеет повернуть дело так, чтобы она прикрывала его и помогала на операциях.

– Неважно, – попытался все же удержаться на плаву Питер. – Да, ты права, моторика не восстановилась, эти сволочи постарались. Но это ничего не меняет.

– Да нет, это все меняет, – качнула головой Кристина. – Когда меня утверждали на место главного врача, министр лично со мной беседовал. Мой госпиталь обязан проводить про-камбоджийскую кадровую политику. Иностранные специалисты должны обладать уникальными навыками или занимать вакантные должности временно, пока на их место не найдется кто-то местный. Уникальными навыками ты больше не обладаешь. А у меня сейчас есть вакансия только для старшего врача, остальной штат укомплектован.

– Хватит вешать мне лапшу на уши! – прошипел Питер, комкая листок. – Ты устроишь меня на работу в свой поганый госпиталь, и не дерьмо выносить, поняла?

– Вы мне угрожаете, мистер Маршалл? – Кристина была спокойна, и ее ледяной тон сразу отрезвил Питера.

– Кристин, ну будь человеком – скатываясь в просительный тон, начал Питер. – Ну куда меня возьмут такого? Да я сейчас даже ни к одной бабе подкатиться не могу, прям хоть подыхай без…

Питер осекся, сообразив, кому он это сказал. Что поделаешь, за последние годы он окончательно отвык думать о Кристине, как о сексуальном партнере или жене, которой не положено знать о его некоторых сторонах его жизни. Он и сейчас воспринимал ее только как некий инструмент для налаживания собственной несложившейся жизни, не более. Нужно было только найти правильный подход к упрямой женщине

– Ну, – помолчав, сказала Кристина, – пожалуй, с этим я смогу тебе помочь.

Питер замер, не веря своим ушам. Он не ослышался? Как?!

– Думаю, раз ты безработный, мы сможем пойти тебе навстречу и кастрировать бесплатно.

– Ах ты, тварь, – процедил Питер, переворачивая стол.

Кристина оказалась на ногах слишком быстро, а в ее глазах не было страха, но в ярости Питер этого не заметил. И не замечал, пока не оказался на полу.

– Надеюсь, я ничего тебе не сломала, дорогой, – сказала Кристина. Она стояла в разумном отдалении, собранная, готовая к драке.

Питер, покряхтывая, поднялся с пола, потирая челюсть. Брезгливое презрение на лице жены чуть не заставило его снова броситься на нее, но Питер уже понял, что раунд проигран. Кулаком тут ничего не изменишь. Нужно было придумать другой способ, как отомстить вероломной сучке.

Какое-то время после «разговора по душам» Питер не появлялся. Вероятно, был озабочен поисками жилья и работы. Вот только вышло так, что проблемы Кристине он доставил одним своим появлением.

Староста отказался продолжать дело о разводе, узнав, что муж Кристины приехал в город.

– Принесите заявление и от него, – велел он.

– Простите, – нахмурившись, уточнила Кристина. – Я не совсем поняла. Что меняется от того, что Питер приехал сюда? Он не живет с нами, ему не нужны ни я, ни дети.

– Это вы так говорите, – поджал губы староста. – А мне нужно услышать это от него.

– Хорошо, я принесу заявление, – сказала Кристина.

Но сделать это было не так-то просто. Она прекрасно понимала, что, с какой бы просьбой она не пришла к мужу, он откажет просто из вредности.

Некоторое время Кристина обдумывала мысль о том, чтобы подделать заявление – ведь почерк Питера наверняка сильно поменялся после травмы, значит, сравнить образцы и уличить ее в подделке будет довольно сложно. Но такой обман вскроется, стоит кому-то спросить Питера. Или просто сообщить ему о разводе. Наверняка он поинтересуется, каким образом развод оформили без его согласия.

В конце концов Кристина решила, что попытка – не пытка. Если Питер не подпишет заявление – все просто останется как есть, тогда она и будет думать над другими вариантами. Оставаться миссис Маршалл после всего пережитого ей совсем не хотелось.

Сердце Кристины сжалось в предчувствии неудачи, едва она увидела злорадный огонек в глазах открывшего дверь Питера. Жил он в какой-то развалюхе, работал, насколько ей удалось выяснить, рикшей для туристов.

Кристина молча положила заполненный, но неподписанный чек на стол перед Питером. Трое детей требовали немалых расходов, но кое-какие сбережения у нее имелись. Сумма была не головокружительной, но вполне приличной.

– Это с какой это радости ты разбрасываешься такими подарками? – поинтересовался Питер. – Неужто сегодня Рождество?

– Это не подарок. Это обмен. Подпись на подпись.

Кристина положила рядом с чеком уже заполненное заявление. Питер внимательно прочитал его, смачно плюнул, скомкал и выкинул. Кристина меланхолично пожала плечами, забрала неподписанный чек и развернулась к двери.

– Ты никогда не получишь развод! Никогда, слышишь?! – выкрикнул Питер ей вслед.

Кристина не обернулась, мысленно пообещав: «Еще посмотрим».

Но дело застопорилось. Староста уперся, твердя, что он не будет лишать отца и мужа шанса сохранить семью. От уверений Кристины в том, что этот шанс был уже дважды ему предоставлен и окончательно потерян еще в 1995 году, он просто отмахивался.

Питер начал распускать о ней всякие слухи, но Кристина нанесла ему еще один визит и доступно объяснила, что просто заявит обо всех его изменах, одним махом получит развод и избавится от него самого, если он не прекратит это. Справедливости ради стоит заметить, что такое заявление действительно решило бы все проблемы, но… Кристина не могла так поступить. Отправить Питера в местную тюрьму – это было слишком. Все, чего ей хотелось – это чтобы муж стал бывшим и оставил ее в покое. Но достичь этого желательно было мирным путем. Использовать угрозу такого заявления в качестве шантажа Кристине и в голову не приходило, единственное, на что ее хватило – это противопоставить эту угрозу грязным методам, к которым прибег муж. Да и то, сделать это она смогла лишь потому, что была уверена: слова так и останутся словами, приводить угрозу в действие ей не придется.

Очередное затишье – и Питер нашел новое направление для атаки. Теперь он якобы пытался наладить контакт с детьми. Встречал Дамира из школы, пытался поговорить с девочками, когда те гуляли с няней. Когда дети были с Кристиной, Питер благоразумно держался в стороне, к тому же девочки его попросту боялись. Точнее, отчаянно боялась его Джинни, а Кэтти просто не хотела расстраивать свою молчаливую сестру, общаясь с тем, кто так ее пугал. Да не особенно ей этого и хотелось. Все-таки она была слишком маленькой, чтобы запомнить отца, когда Питер бросил их.

Единственным, кто поддался, был Дамир. Он помнил отца лучше всех, все еще любил его и за прошедшее время успел убедиться, что на роль главы семьи отец не претендует. Кристине пришлось нелегко. Она не считала, что имеет право запрещать мальчику видеться с отцом. Объяснить, что Питер просто использует его в своих целях и, как только ему надоест, интерес пропадет – означало испортить сыну недолгое, как она была уверена, время, которое он мог провести в свое удовольствие. А Питер, как нарочно, устраивал так, чтобы Дамир пропадал без предупреждения, нарушал данное слово, приходил домой затемно. Не срываться Кристине помогало только то, что она понимала: это все нарочно. Это – назло ей. Если удастся перетерпеть – Питеру надоест, и все наладится. Дамиру уже десять, он взрослый парень, да и она поможет ему пережить внезапное охлаждение отца, когда оно наступит.

А потом объявился Кристофер, и начался тихий ад. Питер обхаживал Дамира, Кристина прикрывалась от домогательств Кристофера невозможностью расторгнуть брак, Кристофер настаивал на переезде в Штаты, где развод оформят только так и Питера даже не спросят.

Кристина колебалась, а Кристофера поджимало время. Приехав в Штаты, он с удивлением обнаружил, что бизнес по продаже наркотиков, который он намеревался тут развернуть, уже развернут давно и прочно, все места поделены. Вспомнив свой военный опыт, Крис начал «карьеру» боевиком, за четыре года «дослужился» до начальника охраны при крупном боссе. Босс торговал героином, и однажды случилось несчастье: недоглядел за своим единственным сыном. Жена босса давно умерла, а тут парень, случайно наткнувшись на отцовский, еще не разведенный, «товар», обрадовался и не рассчитал дозу. Откачать его откачали, но теперь назвать парня человеком было сложно.

И тут Кристофер вспомнил, что у него на примете есть прекрасный врач, да еще и по совместительству она вполне может быть ему хорошей любовницей. И Кристофер отпросился у босса на три месяца в Камбоджу: «забрать кое-что свое», – как он выразился.

Время шло, а вот «свое» все никак не шло в руки. Уже совсем было решившаяся на переезд Кристина узнала, что для получения визы на детей требуется разрешение Питера на их выезд из страны. Понятно, что она даже спрашивать не стала.

Кристофер был в ярости, обстановка накалялась. Но взрыв, как водится, прогремел совсем не там, где его ждали.

Глава 10.

Ежегодной поездки в Пномпень дети всегда ждали с радостным предвкушением. Традиция собирать вскоре после Нового года врачей со всей страны на торжественное заседание с последующим банкетом прижилась удивительно быстро. В отличие от обычных съездов и конференций, здесь не читались доклады, не обсуждались методы, зато вручались призы и подарки, распределялись гранты, объявлялись лучший госпиталь и лучший врач года. Но для Дамира, Кэтти и Джинни Маршаллов это была скорее поездка в гости к дедушке – а как иначе они могли воспринимать Боба Фокса, который никогда не отпускал их без подарков и шумно восторгался каждый год тому, как они выросли да поумнели?

В этот раз за Кристиной с детьми не преминули увязаться и Питер с Кристофером, оба сделавшие вид, что у них нашлись неотложные дела в столице именно в эти дни. Кристина старалась не подавать виду, насколько ее это напрягает, так как никого не хотела посвящать в свои планы, к которым эта поездка имела самое непосредственное отношение.

Торжественная часть прошла без накладок. За время церемонии Кристине пришлось дважды выходить на сцену, но так как это повторялось каждый год, она пообвыклась, научилась улыбаться и произносить нужные слова. Среди госпиталей в этом году первенство вновь отвоевал госпиталь Боба Фокса, а вот лучшим врачом года стала Кристина – в чем никто не сомневался после проведенной тем летом виртуозной операции, сохранившей руку старшему сыну министра, сорвавшемуся на отдыхе со скалы.

– Если я кому-то и готов уступить первенство, то только вам, – с улыбкой заявил молодой камбоджийский врач, целуя ей руку.

Кристина помнила его по прошлому году – местный самородок, первый кхмер, ставший уже после войны главным врачом, пусть и в провинциальном госпитале.

– Но, полагаю, ненадолго, – улыбнулась ему Кристина. Молодой человек с показной скромностью опустил глаза и вздохнул. Кристина улыбалась. Ей импонировало его желание стать лучшим. Тем более, у молодого человека были все задатки, да и госпиталь под его руководством уверенно карабкался к вершине списка.

Танцуя с ним, Кристина мимолетно подумала, что почему-то совершенно не считает молодого кхмера конкурентом, соперником. Из-за того, что она – женщина? Или из-за того, что чувствует себя минимум вдвое старше – хотя они ровесники, да и выглядит она по-прежнему слишком молодо для своих возраста и должности. А может, из-за того, что мысленно она уже не в Камбодже?

Как раз об этом, последнем пункте Кристине очень хотелось поговорить с Бобом Фоксом, но молодой человек не оставлял ее одну ни на минуту, и разговор пришлось отложить.

План Кристины был прост: она оставляет детей Бобу, едет с Кристофером в Штаты, разводится с Питером и возвращается за детьми.

Боб Фокс долго жевал ус, когда Кристина изложила ему свой план, потом устремил на нее пристальный взгляд и сказал:

– Знаешь, девочка… Ты не подумай, что я тебя осуждаю, нет. Но если ты не планируешь возвращаться, скажи мне это сейчас. Детей я возьму в любом случае, обещаю.

– Боб, ты о чем? – оторопела Кристина.

– Ну, так, подумалось старику разное-всякое, – явно повеселев, пожал плечами Фокс. – Приедешь на новое место, разведешься со старым мужем, выйдешь за нового… Вроде как жизнь с начала начнешь. Зачем тебе этот… кхм… груз ошибок прошлого?

Кристина сжала кулаки и, прищурясь, взглянула на него.

– Знаешь, Боб, – с тихой яростью в голосе сказала она. – Не ожидала от тебя. Мои дети – не ошибка. И тем более не груз. Если ты так думаешь – ты совсем меня не знаешь.

– Ну ладно, ладно, не кипятись, – Фокс ласково погладил ее по плечу. – Я, может, слегка поторопился с умозаключениями. Но ты ведь отдаешь себе отчет, что этот белобрысый, твой будущий муж, скорее всего, так их и воспринимает? В остальном-то он вроде парень неплохой, но ревнивый, как мне представляется. А тут – трое детей, да еще все от бывшего мужа…

– Боб, – хитро посматривая на Фокса, перебила его Кристина, – а кто тебе сказал, что я собралась за Криса замуж?

– Вон оно как! – крякнул Фокс. Насупился, помотал головой. – Опасно это, девочка. Не тот он человек, чтобы в такие игры с ним играть.

– Все со всеми играют в такие игры, Боб, – сжала губы Кристина. – За очень редкими исключениями. Можно подумать, он меня зовет в Штаты от чистого сердца. Нет, у него своя корысть, только я пока никак не пойму, какая…

– А что тут непонятного? – усмехнулся Фокс. – Какая ж ты глупенькая до сих пор в некоторых вопросах. Не видишь, переклинило его на тебе. Бывает у нас, у мужиков. Но этак оно и лучше – меньше на сторону будет глядеть. Этого ты уж нахлебалась…

– Не знаю, Боб, – сдвинув брови, сказала Кристина. – Чего-то не того он от меня ждет. Не такая, как я, ему нужна. Но раз он этого вслух не говорит, а зовет меня туда якобы бескорыстно, мои проблемы решить – вот я и соглашусь. Не нравится мне, чему Питер Дамира исподволь учит. Мол, в жизни главное вовремя на теплое местечко втереться. И что женщины – это товар, а он сам должен быть придирчивым покупателем, а пока не попробуешь – не поймешь, и так далее…

Разговор с Бобом Фоксом немного успокоил Кристину. Впрочем, в его согласии она практически и не сомневалась, рассказывала для того, чтобы проверить свои доводы на прочность. И старый наставник не оплошал, сходу ткнул в самое сомнительное место ее плана. Пока она и сама плохо себе представляла, как отделается от ухаживаний Кристофера, выбравшись вместе с детьми в Америку. Проблемы обустройства на новом месте ее не особенно волновали. За свою не такую уж долгую жизнь Кристине пришлось немало переезжать с места на место.

В тот вечер им не дали договорить дети, шумно ворвавшиеся в комнату. Даже Джинни, вопреки обыкновению, улыбнулась и поздоровалась. Впрочем, Боб всегда был тем, возможно, единственным, человеком, который считал, что с развитием Джинни все в порядке, и никакой вины Кристины тут нет. Отчасти Кристина согласилась с ним лишь недавно, когда выяснилось, что девочка прекрасно умеет говорить, но все равно большую часть времени предпочитает молча наблюдать.

На следующий день они не поехали домой, а отправились на ярмарку, расположившуюся на окраине города. По одной простой причине: у Дамира был день рождения, и именинник пожелал провести этот день в столице. На ярмарку же они попали из-за Питера, вознамерившегося купить сыну на одиннадцатилетие «настоящий мужской подарок». Дамир, которому на прошлый день рожденья «дедушка Боб» подарил новомодную английскую сказку про Гарри Поттера, немедленно завопил, что он настоящий волшебник и в этом году непременно получит письмо из Хогвартса, и стал упрашивать отца купить ему в качестве подарка гоночную метлу. Кристине пришлось прийти на выручку растерявшемуся мужу, в жизни не слышавшему о реалиях этой сказки.

– Ты забыл, что волшебные вещи не продаются в обычных магазинах, – сказала она сыну. – А мы с папой никак не сможем попасть в волшебный магазин, мы же магглы.

Дамир насупился, но неожиданно ему на помощь пришла Джинни.

– Неправда, – тихо сказала она. – Он, может, и маггл, но ты-то точно волшебница, мамочка. Я всегда это знала.

Кристина, пряча улыбку, погладила дочь по голове и заверила, что в таком случае Дамир получит все необходимое в тот же день, когда получит заветное письмо, а пока папа выберет ему обычный подарок.

Окраина города вновь оказалась не там, где в прошлом году. Пномпень рос стремительно и неудержимо. К тому же, то ли эта ярмарка была устроена второпях, то ли саперы срочно требовались везде и сразу, но по всей площади ярмарки тут и там виднелись красные флажки, обозначавшие непроверенные участки. Разумеется, центр и основные дорожки были расчищены, да и о значении этих флажков в нашпигованной минами Камбодже знали все, включая совсем маленьких детей и домашних животных.

Набегавшись по различным аттракционам, накатавшись, настрелявшись, напрыгавшись, дети разделились. Дамир с отцом отправились за обещанным подарком, а девочки с Кристиной – к тележкам с мороженым и прохладительными напитками. Правда, на полпути Кристина слегка сменила курс: в толпе ей примерещилась знакомая блондинистая шевелюра долговязого Криса. Разумеется, она догадывалась, что Кристофер может быть где-то неподалеку, но подходить к нему ей не хотелось.

Джинни плелась совсем нога за ногу, и Кристина взяла ее на руки, слегка улыбнувшись на вздох восьмилетней Кэтти, которой пришлось довольствоваться лишь маминой рукой. Кристина прищурилась, пытаясь издалека рассмотреть, нет ли в какой-то из тележек столь обожаемой Кэтти зеленой газировки – тархуна…

Чанг По был простым парнем из крестьянской семьи. Еще до прихода к власти «красных кхмеров» он успел несколько лет провести в буддийском монастыре, как и полагалось всем добропорядочным юношам, и вообще готовился к обыденной мирной жизни в окружении жены и детей. Но когда перед ним встал выбор: присоединиться к «красным кхмерам» или быть расстрелянным, Чанг не колебался. Философски рассудив, что высшие силы хотят, чтобы Чанг отведал иной жизни, прежде чем стать тем, кем ему на роду написано, молодой крестьянский парень за пару лет стал отъявленным бандитом. Познал вкус чужой крови, боли, страха, унижения. В пытках ему не было равных, убивал Чанг тоже без жалости, а вот насиловать не любил. Слишком сильно было вложенное с детства понимание, что женское лоно – сосуд для новой жизни, и настоящий мужчина никогда не осквернит его без необходимости. Поэтому Чанг всегда выбирал женщин зрелых, которые уже наверняка успели выполнить свою детородную функцию, а теперь могли послужить и другим целям.

Когда свергли режим, Чанг не стал торопиться менять что-либо в своей жизни. И вскоре выяснил, что не прогадал. «Красные кхмеры» продолжали свою деятельность, и вскоре их режим мог вернуться в новом блеске. Однако годы шли, а его товарищи по отряду все больше превращались в обычную банду мародеров, насильников и убийц. Чанг стал задумываться, не пора ли ему возвращаться в родную деревню. Вряд ли он может повидать и испытать что-то новое.

На ту беременную бабу Чанг сразу положил глаз, едва командиры шепнули, что наутро продолжат преследование отступившего отряда, а пока можно развлекаться. Чанг никогда еще не пробовал трахнуть беременную, а ведь скоро уже и вовсе придется отказаться от прежних замашек. К сожалению, баба оказалась с придурью, выскочила перед строем, и Лоу успел перехватить ее первым. Быть вторым Чанг не любил, но очень уж хотелось попробовать что-то новенькое. Трахать беременную оказалось жутко неудобно. Да к тому же Чанг случайно бросил взгляд на ее лицо, тычущееся в собственную рвоту при каждом точке, и ему стало нехорошо. Какая там баба – девчонка совсем еще! А ну как этот ребятенок у нее первый? «Суть бабы – детей рожать да мужика обихаживать, суть мужика – бабу с детьми кормить да защищать!» – назидательно проговорил в голове отцовский голос. Чанг почувствовал, что все возбуждение пропало, а тут еще девчонка вдруг дернулась и заорала не своим голосом. Он слез с нее чуть ли не с удовольствием, оттолкнул и быстренько застегнул ширинку, пока Лоу не заметил, что у него все упало. Впрочем, тот если и заметил, отнес на счет брезгливости, судя по тому, как у него у самого рожу перекосило.

– Тьфу, только начали, – сплюнул Лоу и поднял автомат.

А Чанг, сам не понимая почему, оттолкнул дуло в сторону.

– Сама сдохнет, не видишь – рожает, – грубовато сказал он, стараясь говорить небрежно и с презрением. – Пошли лучше, пока остальные всех баб до смерти не затрахали.

Лоу снова сплюнул и вышел, а Чанг улучил момент и выскользнул из госпиталя. Не хотелось ему больше никого. Ни баб, ни мальчишек. И почему-то не хотелось, чтоб эта девка беременная умерла. Такой грех на душу брать…

Чанг почесал в затылке – и отправился восвояси. Уж сколько он народу на тот свет отправил: и детей, и баб, и мужиков, и стариков, да и беременных тоже… Никогда ничего такого в голову ему не лезло. А тут – поди ж ты. Значит, время пришло, уходить надо из отряда и впрягаться в крестьянскую лямку. Небось, отец уже совсем сдал, пока сын двадцать лет по джунглям гулял.

Вернуться к крестьянской жизни оказалось неожиданно просто, Чанг даже удивился, как легко ему это удалось. Видно, давно надо было завязывать с «красными кхмерами», но силам свыше видней. Через пару лет Чангу уже казалось, что и не было никогда этих лет, что так и жили они с женой всегда в родной деревне.

Но тут какой-то старикашка из соседней деревни, встретив его однажды на ярмарке, вдруг заявил, что Чанг – из «красных кхмеров». И его отправили в тюрьму. Через две недели Чанг сумел отбрехаться, сказал, что в том поселке, про который старик рассказывал, был по своим делам, просто совпало так, что в один день с повстанцами. А что с оружием – так время такое было, даже сейчас каждый второй с оружием ходит, а уж тогда… Доказательств вины Чанга не было – старик, оказывается, видел его не с отрядом, отдельно, а больше опознать было некому, весь отряд в Кахкае тогда и положили, как выяснилось.

Вернувшись домой, Чанг долго еще с ужасом вспоминал тюрьму: вонь, темень, крысы, узкие каменные каморки, несъедобная баланда и ругань охранников…

В этот выходной он поехал на ярмарку в столицу. Жена родила ему третьего сына на днях, вот и решил ее побаловать. Шел себе, прилавки разглядывал…

А потом увидел ее. Ту самую девку, на которой сломался. Она шла себе, живая и здоровехонькая, одну девчушку на руках несла, вторая, постарше, сама рядом топала, держа маму за руку. Чанг улыбнулся – ну вот, все в порядке, и сама жива, и дети есть.

И тут девка прищурилась и внимательно так на Чанга посмотрела. Он замер на месте, как пригвожденный, чувствуя себя картонной мишенью в тире. Если она его сейчас узнает… «Отвернись, – мысленно взмолился Чанг, нащупывая короткоствольный автомат под одеждой, – иди куда шла, уходи!» Но она все шла ему навстречу, пристально вглядываясь прямо в лицо…

Чанг не мог знать, что Кристина его вовсе не видит. Да и не запомнила она лиц тех насильников. Все, что ее сейчас занимало – это уставшие дочери, которых хотелось подбодрить чем-то вкусненьким, и Кристина шла к тележкам, пытаясь рассмотреть ценники, не замечая замершего Чанга, чувствовавшего себя как в перекрестье прицела...

Очередь пришлась наискось по всем троим. Первая пуля вошла Джинни в лоб, между глаз, будто стреляли не из автомата, а из снайперской винтовки. Следующие четыре попали в Кристину, наискось: под ключицей, над сердцем, чуть ниже и с другой стороны грудины, и последняя – в правый бок, почти вскользь. Еще одна пуля вошла в грудь Кэтти, а больше Чанг По выстрелить не успел. Кристофер действительно был в толпе и наблюдал за Кристиной, вот только он никак не предполагал, что вполне обычный с виду мужик вдруг застынет соляным столбом, а потом начнет палить. Поэтому Крис не успел ничего сделать, пока Чанг не начал стрелять, но уже с пятым выстрелом оказался рядом и вогнал Чангу нож под ребра.

Кристине показалось, что девочки внезапно уснули: резко потяжелела Джинни, а Кэтти потянула ее за руку, почти повиснув на ней. Но у Кристины почему-то не было сил их удерживать, и она тоже упала. Глаза Джинни были открыты, глаза Кэтти – тоже. Кристина с трудом повернула голову, и тут издалека донесся голос Дамира.

– Мама! – дико закричал мальчик, кидаясь к матери и сестрам, вокруг которых постепенно начинал собираться народ.

– Дамир! Дамир!

Питер бежал следом, но Дамир ничего не видел сейчас, кроме матери, он бежал прямо к ней, не понимая, почему надрывается сзади отец. А Питер слишком поздно понял, что мальчик несется, не глядя под ноги, и вовсе не собирается оббегать небольшой прямоугольник земли, отмеченный красными флажками. Конечно, там могло и не быть ничего, а чтобы пересечь этот участок, Дамиру потребовалось бы каких-то пять шагов. Может, ему повезет? Шаг… Другой… Третий… А на четвертом земля, казалось, взметнулась фонтаном навстречу ноге мальчика, отбросив его прямо на Питера.

Питер не удержался на ногах, упал, крепко сжимая сына в объятиях, будто запоздало пытаясь удержать его от рокового шага. Теперь, когда он упал, ему вдруг оказалось очень хорошо видно Кристину, ее глаза, которые становились все больше и больше…

Дамир умер мгновенно, разорванный почти пополам. Питер, нашпигованный попавшими в него осколками, мучился дольше, но все равно умер слишком быстро, чтобы кто-нибудь успел прийти на помощь.

Люди, пришедшие на праздник, в одно мгновение оказались на бойне. Еще нескольких человек задело осколками, плакали дети, кричали взрослые, пытаясь организовать какую-то помощь пострадавшим.

Кристофер, рванувший было наперерез Дамиру, остановился и огляделся. Девочки были мертвы, это было ясно с первого взгляда. Дамир – тоже. Питер его не интересовал. Взгляд Кристины был направлен куда-то в ту сторону, хотя что там можно было разглядеть с такого расстояния, Кристофер не представлял. Он опустился рядом с ней на колени. Четыре пули, ни одного смертельного ранения, но взгляд уже плыл – от шока, от потери крови, которой кругом набралось уже слишком много.

Кристофер оторвал несколько полос от ее саронга, соорудил повязки и подхватил Кристину на руки.

Он знал, что когда человек умирает, тело становится тяжелее, но тело Кристины Маршалл, против всех законов, с каждым шагом становилось легче и легче.

– Не смей у меня умирать! – прорычал Кристофер, укладывая ее на заднее сиденье автомобиля.

Сунул ошалевшему водителю в руки пачку купюр, назвал адрес госпиталя Боба Фокса, и машина рванула с места.