Порыв ветра заставил плотнее запахнуть пиджак, но Горацио так и не двинулся с места, продолжая завороженно смотреть вниз, на тёмную, бурлящую после падения чего-то тяжёлого воду и удаляющийся призрачный свет фар. Ветер налетел снова, какой-то слишком настойчивый и чересчур пронзительный для Майами, даже с учётом зимы.

Собственно, вода тоже была далековато – Горацио не мог припомнить таких высоких мостов в Майами, хотя перила и натянутые стропы казались ужасно знакомыми.

– Да, теперь вижу, что пришёл не зря.

Горацио повернулся к заговорившему с ним человеку и окончательно растерялся. Тим Спидл тоже был одет отнюдь не по погоде, но главное – когда Горацио говорил Эрику, что тоже видит Спидла, он не имел в виду, что видит его в реальности, вплоть до возможности поговорить или коснуться.
– Может, переместимся куда-нибудь? – зябко поднимая плечи, предложил Спидл.

Горацио неуверенно кивнул. Наполняющая тело ватная слабость заставляла сомневаться, что он способен сейчас куда-то идти, но это и не понадобилось. Новый порыв ветра швырнул им в лицо обрывки тумана, а когда Горацио проморгался, оказалось, что под ногами уже не плиты моста, а обычный пол самой обычной квартиры, ну, разве что изрядно запущенной.

Спидл сразу плюхнулся на диван, небрежно сдвинув в сторону лежавшие там вещи.

– Я умер? – помолчав, спросил Горацио.

– Нет, – качнул головой Спидл. И прежде чем Горацио успел вздохнуть с облегчением, добавил: – А хотел бы?

Горацио отвёл взгляд, прищурился, привычно ставя руки на пояс и неслышно барабаня пальцами по тому месту, где обычно висело удостоверение. Этот способ скрыть замешательство всегда срабатывал, но сейчас по усмешке Спидла было ясно, что он всё понимает. Впрочем, сверхъестественная проницательность воскресшего друга не сильно удивила Горацио – иначе откуда Спидл мог узнать о странном ощущении, тенью мелькнувшем за миг до того, как был дан отрицательный ответ? Горацио не то чтобы хотел умереть, просто… Не видел в этом ничего страшного. Он не боялся смерти самой по себе и не боялся своей смертью причинить невыносимую боль кому-либо.

– А как же друзья? – спросил Спидл. – Близкие?

– А что хорошего я им принёс? – пожал плечами Горацио, принимая как должное то, что Спидл каким-то образом в курсе всех его мыслей сейчас. – Зачем я им нужен?

– Ну… – вздохнул Спидл. – Собственно, из-за этих вот мыслей мы тут с тобой и оказались.

– А где мы?

– Выгляни в окно.

С улицы уже какое-то время доносился шум, словно там проходил митинг.

– Это Нью-Йорк, – уверенно сказал Горацио, подойдя к окну. – А это… – он приподнял бровь, разглядывая импозантного мужчину, потрясающего кулаком с трибуны. – Сенатор Келли?

Недоумение Горацио всё росло: только узнав оратора, он обратил внимание на плакаты и одежду собравшихся на митинг людей.

– Но это же…

– Тысяча девятьсот девяносто второй год, – кивнул Спидл.

– Но почему?.. Этого не было! Я же отговорил его от выступления, риск был слишком велик! – Горацио обернулся к Спидлу, сжав кулаки, словно готовый наброситься на него в гневе за подсунутую фальшивку.

– Видишь ли, друг мой… – Спидл встал и безбоязненно приблизился к нему. – В этой реальности Горацио Кейна нет. Нет и никогда не было, – он сочувственно похлопал Горацио по плечу и выглянул в окно. – Смотри-ка, наш сенатор собирается уезжать.

Машина уже стояла возле трибуны, и телохранители, плотно обступив сенатора, быстро провели его до самой дверцы. Когда Келли нырнул в салон, Горацио с облегчением перевёл дух, мысленно пожимая плечами: да, получается, он тогда зря перестраховался, опасность была не так уж и велика. Тем большей неожиданностью для него стал негромкий, но чётко различимый хлопок выстрела. Машина как раз заложила широкий вираж, и телохранитель, который шёл рядом с дверцей, чуть-чуть отстал. Рекламно улыбающийся и машущий рукой сенатор был хорошо виден лишь какое-то мгновение, но снайперу этого хватило. Голова сенатора дёрнулась, на заднее стекло машины выплеснулась кровь с примесью мозгового вещества, телохранители пригнулись, вытаскивая пистолеты, водитель ударил по газам – но Горацио отчётливо понимал, все эти тренированные действия совершенно напрасны: сенатор уже мёртв.

– Не хочешь посмотреть на того, кто так искусно выполнил этот непростой заказ? – риторически спросил Спидл.

Риторически – потому что в следующий момент они уже были в коридоре, наблюдая, как из соседней комнаты быстрым шагом выходит крепкий темноволосый мужчина, натягивая на глаза кепку. Объёмистый чехол, который он держал в руках, отправился в мусоропровод, за ним последовала куртка. Синие мешковатые брюки на поверку оказались низом рабочего комбинезона.

Новое перемещение – и Горацио со Спидлом увидели, как другой рабочий в таком же комбинезоне зашвыривает чехол и куртку в недра мусоровоза и нажимает на рычаг пресса. Машина трудолюбиво заурчала, сминая улики вместе с мусором. Водитель занял своё место, появившийся из-за угла снайпер, насвистывая, ловко вскочил на пассажирское сиденье, перевернул кепку козырьком назад, что-то со смехом сказал напарнику, и мусоровоз покатил по улице, неотличимый от сотен других машин, наводящих порядок на улицах Нью-Йорка.

Горацио давно уже чувствовал слабость в коленях, но лишь теперь позволил себе опуститься на корточки, съехав спиной по стене. Он узнал человека, убившего сенатора Келли, ещё тогда, когда тот появился в коридоре. Этому не могла помешать никакая кепка.

– Это… жестоко, – наконец проговорил Горацио.

– Жизнь вообще жестокая штука, – Спидл опустился на корточки рядом с ним. – Помнишь, как вы шутили в детстве? У ирландского парня с Адской кухни есть три пути в жизни…

– Стать копом, священником или гангстером, – невольно улыбнулся Горацио и тут же сдвинул брови домиком: – Но мы же переехали. И Рэй выбрал другой путь.

– Другой путь выбрал ты. А он просто последовал за большим братом. Впрочем, – добавил Спидл, – если бы существовала возможность проследить этот заказ до самого истока, мы с тобой оказались бы в одном из кабинетов Пентагона, так что в каком-то смысле, если тебе от этого легче, можно считать, что в данном случае Рэй работал на правительство.

Горацио криво усмехнулся, покачал головой, мол, не легче, прикусил губу и поднялся на ноги.

– Однако здесь Рэй жив…

– Ненадолго. Здесь его действительно убьют в две тысячи первом, когда он будет готовиться дать показания Большому жюри, чтобы выторговать себе пожизненное заключение вместо смертной казни. Но в этих показаниях прозвучало бы слишком много громких имён…

Горацио зажмурился и крепко сжал переносицу. Что-то в тоне невозмутимого Спидла мешало попыткам поверить в злой розыгрыш.

– Кто там у тебя дальше в списке? – не дожидаясь, пока он справится с переживаниями, спросил Спидл. – Ах да, незабвенная Джулия!

Открыв глаза, Горацио обнаружил себя в плохо освещённом коридоре, одна стена которого казалась какой-то неровной, словно сделанной из решёток. Прозвучал резкий сигнал, и коридор залило ярким светом.

– Но это же…

– Женская тюрьма строгого режима, – кивнул Спидл.

Крепко стиснув челюсти, Горацио наблюдал, как женщины торопливо приводят себя в порядок. Почему-то даже узнав, где они оказались, он не ожидал увидеть Джулию в числе заключённых, хотя и надзирательницей её трудно было представить. Но Горацио знал, что Джулия была медсестрой, и ожидал её появления в качестве тюремного врача, хоть и недоумевал по поводу подобного выбора. Тем сильнее был шок, когда плохо причёсанная женщина в мешковатой тюремной робе развернулась лицом к решётке.

– Шрамы?!.. – Горацио замотал головой.

То, что Джулия попалась и загремела по полной, его не так уж удивляло, но откуда могли взяться эти уродливые шрамы на её лице, ведь здесь Рону Сарису не за что ей мстить!

– Получила в одной из заварушек, – пояснил Спидл. – Вместе с ещё десятью годами за драку и нанесение увечий своей сокамернице. Попав в тюрьму, Джулия скрыла, что нуждается в лекарстве, а на её беду первой наступила не депрессивная фаза, а маниакальная. Теперь, как видишь, она в одиночке.

Горацио видел не только это, но и то, что глаза Джулии ещё безумнее, чем он помнил в самые плохие её дни.

– Но ведь можно добиться её перевода в лечебницу?

– Здесь некому этим заниматься.

– Теперь я здесь, – сдвинул брови Горацио. То, что здесь нет Кайла, а его самого не держит чувство вины, ничего не меняло в отношении Горацио к этой женщине.

– Увы, Эйч, – покачал головой Тим, увлекая его за собой. – Ничего не выйдет. Мы здесь вроде привидений. Тебя не только слушать не будут, но и попросту не увидят.

Тюремный коридор начал окутываться уже знакомой серой мглой, и Горацио невольно задался вопросом, кто может быть следующим. Вдруг захотелось доказать Спидлу, что всё это – просто совпадение. Пусть одно его существование не позволило Рэю и Джулии пасть так низко, но ведь и ничего хорошего он им не принёс. Что уж говорить о тех, кто и без него был весьма решительно настроен занять своё место в жизни.

– Как насчёт Келли? – склонив голову набок и хитро прищурившись, спросил он.

Спидл насмешливо изогнул уголки губ и сделал приглашающий жест. Горацио шагнул вперёд – и тут же рефлекторно упал, перекатываясь и уходя с линии обстрела. Рука зашарила по боку, отыскивая кобуру, но секунду спустя Горацио убедился, что они попали вовсе не в эпицентр перестрелки. Спидл подошёл ближе, и Горацио поднялся, отряхивая пиджак и щурясь от яркого солнца.

– Не сжимай его так сильно и не дёргай спуск.

Горацио обернулся на знакомый голос, расслабляясь и не сдерживая наползающей на лицо улыбки. Келли как раз отстранила насупленного паренька, выщелкнула магазин, проверяя обойму, лёгким ударом загнала его обратно, поправила защитные очки и наушники, вскинула руки, принимая отработанную стойку, плавно повела стволом и выпустила одну за другой три пули. Горацио не отказал себе в удовольствии повернуться и полюбоваться на три аккуратных отверстия в самом центре мишени.

– Попробуй ещё раз, – возвращая пистолет пареньку, сказала Келли. – Не дёргай спуск.

Улыбка медленно исчезала с лица Горацио. Каким-то шестым чувством он понял, что Келли сейчас не учит стрелять своего взрослого сына, как он сначала подумал, она тут…

– Работает, – кивнул Спидл. Мысли Горацио по-прежнему были для него открытой книгой.

– Но… Как же лаборатория? – сдвинул брови Горацио.

– В Майами-дейд уже несколько лет нет никакой лаборатории, – спокойно сказал Спидл. – Да и та, что была…

– Как же так? Меган столько лет мечтала…

– И ещё столько же продолжала бы мечтать. Знаешь, Флорида – очень консервативный штат.

– Уж не хочешь ли ты сказать, что всё дело в том, что она – женщина? – изумился Горацио.

– А ты этого так и не понял? Ну да, ты-то обратишь внимание на половые признаки, когда нужно пропустить даму в дверях или уложить её в кой…

– Спид…

Горацио понадобилось всего одно это слово, чтобы осадить его.

– Ну, в общем, Меган не получила то здание и отдельное финансирование ни в девяносто седьмом, ни в двухтысячном. Когда её муж погиб, звание лейтенанта перешло к Келли. Поверь, она старалась. Но все её попытки выбить что-то для дела заканчивались плохо завуалированными постельными предложениями, которые наша мисс Дюкейн с негодованием отвергала. Сам знаешь, как "внушительно" выглядит молодая незамужняя девушка в глазах городских шишек.

Горацио поморщился.

– Но как лабораторию могли закрыть? – с болью спросил он. – Келли всегда была молодой незамужней девушкой, это не мешало ей отлично справляться в моё отсутствие. Я и сейчас… Планирую оставить лабораторию на неё. Однажды.

– Я думаю, там она и дальше прекрасно справится, – пожал плечами Спидл. – Всё же уже налажено: помещение, оборудование, сотрудники, финансирование… Ты помнишь тот "чулан для мётел", в котором ютились криминалисты до образования лаборатории?

– И всё-таки?

– Да всё очень просто: здесь нет тебя, а вот Мала Ноче никуда не делась.

– А им лаборатория как кость поперёк горла, – пробормотал Горацио. – Но… Как же Эрик? Пусть он не решился встать во главе, но хотя бы мужем Келли он мог стать, тем более когда от этого зависело дело всей её жизни?

– Прости, дружище, у меня для тебя плохие новости, – вздохнул Спидл.

Горацио едва успел бросить последний взгляд на Келли перед тем, как пространство заволокло уже привычной серостью. На этот раз они оказались в каком-то баре на окраине Эверглейдс. Горацио пришлось задержать дыхание, чтобы не захлебнуться с непривычки в густом амбре мужского пота, дешёвой выпивки, крепких сигарет и испражнений, запах которых врывался в душное помещение всякий раз, когда кто-то из посетителей толкал висящую на одной петле дверцу в другом конце зала.

Наученный горьким опытом с Джулией, Горацио не стал с ходу отвергать мысль о том, что Эрик может оказаться завсегдатаем подобного заведения. Однако, как он ни всматривался в опухшие, плохо выбритые лица, Эрика Делко среди них не опознал. Потом дверь открылась, и Горацио вздохнул с облегчением, заметив гримасу отвращения на лице вошедшего. Делко прошёл к стойке – видимо, ему нужен был телефон. Горацио нахмурился, не понимая, в чём же заключается плохая новость, обещанная Спидлом. Неужели то, что Эрик остался разнорабочим, стало препятствием для его отношений с Келли?..

Его внимание привлекли крики в дальнем конце зала. Вопила размалёванная девица, выдираясь из лап подвыпившего мужика. Эрик несколько раз оглянулся, хмурясь всё больше. Как раз когда он закончил разговор, шум достиг апогея – к выпивохе на помощь пришли дружки, девицу завалили на лавку и принялись со смехом стаскивать с неё юбку. Горацио и сам дёрнулся было подойти, но сделав лишь шаг, столкнулся с одним из посетителей, который прошёл сквозь него и преспокойно пошёл дальше, словно Горацио был пустым местом. Он остановился, сжимая кулаки. А Эрик не остановился, подошёл и дёрнул за плечо того, кто начал приставать к девушке, откидывая его в сторону. Казалось, компания только этого и ждала: девицу тут же оставили в покое, все толпой навалились на Эрика.

– Эй! – мгновенно забыв о своей бесплотности в этом мире, закричал Горацио, кидаясь к ним.

Но прежде чем он успел добежать до потасовки, люди расступились.

– Нет, – прошептал Горацио.

Остановившийся взгляд Эрика не нуждался в пояснениях, так же как и окровавленные ладони, зажимающие живот.

– Марисоль… – чуть слышно проговорил он.

Пенистая струйка крови, вытекшая из угла его рта, не оставляла надежд на своевременное появление парамедиков.

– Зачем? – с трудом отводя взгляд, спросил Горацио. – Зачем?! – в бешенстве хватая Спидла за грудки и встряхивая, закричал он.

– Ты всерьёз думаешь, что кто-то может ответить на этот вопрос?

Горацио опустился на стул, мотая головой. Всё в нём протестовало против происходящего. Так не могло быть, всё это – какая-то чудовищная подделка, невероятное сплетение исковерканных судеб…

– Ну сам подумай, – Спидл сунул руки в карманы, отворачиваясь к окну. – С того самого момента, как вы познакомились, Эрик подражал тебе, старался быть более сдержанным и думать о последствиях своих поступков. И то у него получалось… через пень-колоду. Но он был офицером полиции, это многое меняло. Будь у него сейчас на поясе жетон – его бы всё равно побили, конечно, но до ножа дело бы не дошло…

Горацио внезапно поднялся, и Спидл осёкся, а потом покачал головой:

– Нет. Нет, я не думаю, что это хорошая идея.

– Я хочу увидеть её, – Горацио напрягся всем телом, словно от этого зависела сила убеждения. – Спид… Я должен с ней увидеться.

Спидл тяжело вздохнул, но серая мгла послушно сгустилась вокруг. Горацио уже не ждал ничего хорошего, и всё равно вид места, в котором они оказались, больно ударил по нервам. Обшарпанные столы, измождённые оборванные люди с жалким выражением лица – сложно, очень сложно сохранять чувство собственного достоинства в очереди за бесплатной едой.

Среди бродяг Марисоль не оказалось, но и увидев её, наконец, среди женщин, раздававших еду, Горацио не смог испытать ничего похожего на радость. Впрочем, особого удивления из-за её внешнего вида он тоже не ощутил: как выглядят больные лейкемией, он знал. Видимо, без Эрика не нашлось человека, который поддерживал бы девушку во время болезни, и Марисоль была вынуждена как-то зарабатывать на жизнь, едва выйдя из больницы. Волосы торчали из-под косынки грязной паклей, глаза были обведены тёмными кругами, губы искусаны, дешёвая аляповатая блузка висела на ней как на вешалке. Она двигалась медленно, временами тяжело опираясь на стол, чтобы перевести дух. Но главное – в её взгляде Горацио не мог найти ни надежды, ни желания жить.

Тем временем очередь рассосалась, женщины вымыли и упаковали посуду, протёрли столы и уехали. Марисоль же отправилась в дальний угол помещения, где оказался вход в крошечную каморку.

– О Боже, Мари… – прохрипел Горацио, увидев, как девушка легла лицом к стене и завернулась в тонкое, местами украшенное разноцветными заплатками одеяло, не притронувшись к своей порции еды. Неужели она здесь и живёт? Работает за еду и эту комнатку?

– Кто здесь? – неожиданно спросила Марисоль, оборачиваясь.

Горацио вздрогнул, задел локтем дверной косяк и только тогда понял, что Спидл куда-то исчез, а он сам, похоже, на какое-то время обрёл материальность.

– Вы опоздали, – сказала Марисоль. – Раздача уже закончилась. Приходите вечером.

Горацио стоял, не в силах шевельнуться. Сказать нужно было так много, что он молчал, словно истукан.

– Если очень голодны – можете взять мою еду, – предложила Марисоль.

– А как же ты? – не удержавшись, спросил Горацио.

– Не могу, – покачала головой Марисоль. Посмотрела на миску, поморщилась. – Нет, не могу. Да и незачем, – едва слышно добавила она.

– Марисоль, ты… – девушка вздрогнула и прищурилась, пытаясь разглядеть его лицо. – Ты молодая, ты сильная, – Горацио почувствовал, что у него совершенно неприлично дрожат губы. – Ты будешь жить.

– Мы встречались раньше?

– Да, – кивнул Горацио, хватаясь за эту мысль. – Да, я часто приходил в кафе. Ты чудесно готовишь, Мари. И все твои мечты ещё могут осуществиться. Ещё не поздно.

Марисоль с сомнением покачала головой, но Горацио не понял, к чему относится отрицание: она не узнаёт в нём постоянного клиента или не верит в осуществление мечты.

– Всё ещё будет, как раньше, – Горацио присел на край кровати, – Марисоль… Но ты должна бороться. И всё вернётся. Ты ещё будешь красива, как прежде…

Он протянул руку, аккуратно стирая покатившуюся по щеке девушки слезу.

– Конечно, вернётся, – улыбка Марисоль была больше похожа на гримасу. – Всё уже вернулось. Ты опоздал лет на пять, незнакомец. Тогда я ещё надеялась и боролась. И даже, казалось, победила. Вот только… Всё вернулось…

Марисоль провела рукой по голове, Горацио сначала подумал, что она поправляет свою косынку, но косынка странно легко снялась… Вместе с волосами.
Целую секунду Горацио судорожно пытался вдохнуть, глядя на совершенно лишённую волос голову Марисоль, потом, словно не веря тому, что увидел, протянул руку. Марисоль не отстранилась, лишь закрыла глаза, когда её головы коснулись дрожащие пальцы, а потом широко распахнула их, когда Горацио ласково погладил гладкую кожу на её темени.

– Ты прекрасна, Мари. Даже сейчас, – тихо сказал он, вытирая вновь покатившиеся по её щекам слёзы. Пришла очередь Марисоль захлёбываться воздухом. – Я… так скучал по тебе, – одними губами проговорил Горацио, осторожно гладя её лицо.

Марисоль всхлипнула, прижимая ладонь ко рту и с недоверчивым изумлением глядя на Горацио.

– Это безумие, – прошептала она, но в её глазах росло не безумие – безумная надежда.

– Да, – согласился Горацио и взял руку Марисоль в свои, прижимаясь щекой к раскрытой ладони и легонько касаясь её губами. – Пусть. Пусть.

Горацио внезапно охватило пьянящее ощущение собственного всевластия. Да, он не мог ничего поделать с болезнью Марисоль, не мог вырвать её из нищеты. Зато мог отдать всю любовь и нежность, накопленные за годы, прошедшие после её смерти. Он не знал, сколько времени отпущено на пребывание здесь ему самому, но точно знал, как именно распорядится этим временем.

Тело Марисоль было болезненно горячим и невероятно худым. Она дрожала, прижимаясь к Горацио, а он вздрагивал каждый раз, когда касался её безволосой головы или натыкался на торчащие лопатки, но это лишь заставляло его с новой, почти отчаянной страстью целовать и ласкать её. Горацио не рискнул лечь – наваливаться на это истощенное тело действительно было бы безумием, но Марисоль не позволила ему ограничиться только ласками. Закусив губу, она с решимостью, живо напомнившей ему прежнюю Марисоль, рванула ремень его брюк. Горацио послушно приподнялся, позволяя ей освободить его пах от одежды – для этого не пришлось даже ссаживать Марисоль с колен, её тело казалось ему невесомым, словно они поменялись ролями, и теперь она стала неожиданно обрётшим плоть наваждением.

Если бы Горацио был способен в тот момент рассуждать хоть сколько-нибудь здраво, он, вероятнее всего, испугался бы за Марисоль: откуда в этом практически побеждённом болезнью теле могло взяться столько жизни и страсти? В движениях Марисоль не осталось и следа робости, Горацио лишь слегка придерживал её, не позволяя упасть, когда она выгибалась особенно сильно. От невероятности происходящего кружилась голова, словно от нехватки кислорода, однако вскоре организм напомнил о реальности признаками приближающегося оргазма. Марисоль казалась неутомимой, хотя её тело и блестело от пота, и Горацио запрокинул голову, крепко зажмуриваясь в последней попытке удержаться на краю. Почувствовав это, Марисоль ускорила темп движений и сильнее откинулась назад, усиливая их размах. Это оказалось уже слишком для него, Горацио закричал, безотчётно впиваясь пальцами в бёдра Марисоль, кончил и чуть не захлебнулся воздухом на вдохе, безумно испугавшись хрипов, вырывающихся из её груди. Он повалился набок, укладывая её на постель и с отчаянием вглядываясь в лицо.

– Всё… хорошо, – выдохнула она, справившись с кашлем.

Её снова била дрожь, и Горацио торопливо подгрёб одеяло, кутая Марисоль и баюкая её в объятиях. Он сам дрожал не меньше: глаза Марисоль закрывались, а она из последних сил улыбалась.

– Спасибо тебе, – погладив его по щеке, прошептала она. – Это лучший день в моей жизни. Прости. Я посплю.

Горацио усилием воли изгнал из памяти воспоминания о её последних минутах в той, другой реальности и сумел достаточно искренне улыбнуться и кивнуть. Веки Марисоль смежились, но её ровное хрипловатое дыхание не позволяло вновь попасть в плен воспоминаний.

Горацио долго лежал рядом и просто смотрел на неё. А когда попытался осторожно поцеловать на прощание – обнаружил, что успел снова стать бесплотным привидением.

– Я остаюсь здесь, – Горацио бессильно сжал кулаки, заметив, что пространство заволакивается знакомой серой мутью. Спидл почему-то не появлялся, но Горацио услышал его голос:

– Это невозможно. Да и бессмысленно, – добавил он, прежде чем Горацио успел запротестовать. – Марисоль не доживёт до следующей ночи. Только поэтому то, что произошло сейчас, и стало возможным. Химиотерапия не дала эффекта. Но это и неудивительно: без помощи Эрика Марисоль оказалась на улице сразу после выхода из больницы. А такой режим, знаешь ли, не способствует выздоровлению…

Горацио задохнулся от боли. Впрочем, болело, против ожиданий, не в груди. Гудела голова, ныло левое плечо, резкой болью отдавала правая нога. Горацио дёрнулся и очнулся, рванулся вверх, больно стукнулся головой о крышу "хаммера", зато смог вдохнуть – тут ещё оставался воздух.

– Спидл… – в растерянности позвал Горацио. Откашлялся, сделал глубокий вдох, нырнул, освободил зажатую рулевой колонкой ногу – подушка безопасности сейчас была бы тут очень некстати, но всё же где она, чёрт возьми?! – и попытался открыть дверцу.

– Ты сам меня учил: дверца откроется только тогда…

"Когда салон полностью заполнится водой", – подумал Горацио, и Спидл кивнул. Теперь он был лишь смутной тенью, маячащей в воде перед капотом тонущей машины.

– Думаю, теперь ты видел достаточно, – сказал Спидл. – Пришло время прощаться.

"Подожди".

Горацио немного всплыл, убедился, что вода скоро доберётся до крыши, сделал пару глубоких вдохов и опять нырнул.

"Спидл… А ты сам? Почему ты стал проводником?"

– Всё очень просто, – пожал плечами Спидл. – В отличие от тех, кого я тебе показывал, я давно мёртв в обоих мирах. В том меня убили даже раньше, ещё в девяносто восьмом году.

"Как?"

– Ну неужели ты думаешь, что я специально перестал следить за оружием, когда стал криминалистом? – смущённо улыбнулся Спидл.

Горацио невольно улыбнулся в ответ и всплыл за новой порцией воздуха. Вот только "хаммер" уже полностью заполнился водой, заставив испытать мгновенный приступ паники.

"Дверца!"

– Да, тебе пора, – сказал Спидл.

Горацио посмотрел на него, надеясь хоть взглядом попрощаться, но на прежнем месте никого не увидел.

– И надеюсь, мы не скоро увидимся в следующий раз…

"Я постараюсь".

Дверца "хаммера" послушно открылась, и Горацио рванулся вверх, к людям, которые ждали его на той стороне поверхности воды.

Нет, эта экскурсия не убедила его в том, что он им нужен. Просто Горацио понял, что смерть лишит его самого очень важной вещи: возможности быть рядом с теми, кто ему дорог.